Коровы тоже чуяли этот запах, запах их собственной смерти, идущий от тела скототорговца, словно пары, поднимающиеся из преисподней, и когда Глоберман в своей старой фуражке, со своей сложенной веревкой, записной книжкой и тяжелой палкой появлялся в каком-нибудь дворе, в воздухе над коровником рождался тихий испуганный храп, и коровы, сгрудившись в углу, тесно прижимались друг к другу, напрягая от страха хребты и угрожающе выставив рога.
Как все скототорговцы, Глоберман мог оценить вес коровы, бросив на нее самый беглый взгляд, но был достаточно умен, чтобы справиться об этом у хозяина.
— Прежде всего, Зейде, — учил он меня секретам продажи и торга, — так он не будет думать, что его обманут, а во-вторых, он всегда назовет тебе меньше веса, чем у нее есть. Потому что покупка коровы — это целый театр, и в этом театре хозяин непременно хочет быть праведником, а скототорговцу все равно, пусть даже его считают злодеем. Поэтому, когда хозяин думает, что в его корове пятьсот восемьдесят кило, он обязательно скажет тебе — пятьсот шестьдесят, максимум пятьсот семьдесят, точка. Так если он на этом теряет и к тому же получает удовольствие, кто мы такие, Зейде, чтобы ему в этом мешать?
До своего последнего дня он не потерял надежду передать мне свое дело.
— А сойд, Зейде, главный наш секрет, — склонялся он ко мне, — его я открою только тебе, потому что ты мой сын. Каждый торговец знает, что надо проверить корову, но только тот, кто, как мы, Глоберманы, родился на клоце, знает, что еще важнее — проверить хозяина коровы, точка. Нужно знать, что он думает о своей корове, а еще важнее — что корова думает о нем.
— Любовь и торговля — это похоже, но это и наоборот. Потому что любовь — это не только сердце, это, в основном, разум, а торговля — это не только разум, это, в основном, сердце, — объяснял он. — Когда крестьянин продает мне «а бик», это всего-навсего мясо без души, и для цены имеют значение только вес и здоровье. Но когда он продает мне «а ку» — ну, Зейде, это уже совсем другая история! Продать корову — это как продать мать, точка. Ой-ой-ой, как ему неловко перед ней, Зейде, как их глаза разговаривают! Ой, майн кинд, ой, маменю, ой, как же ты даешь мне уйти, ой-ой-ой, как она на него смотрит этими своими глазами!
— Как же это ты продаешь такую великолепную корову? — ядовито спрашивал он у хозяина.
Он не ждал ответа, — он хотел только услышать интонацию и увидеть, как стыд проступит желтизной на лице человека.
— Ну-ка, поводи ее по двору, — требовал он, — посмотрим, не проглотила ли она какой-нибудь гвоздь.
Формально целью такой проверки было обнаружить хромоту или боль, указывающие на внутренний дефект, из-за которого корову могли забраковать после забоя, но в действительности Глоберман хотел посмотреть, как хозяин подходит к своей корове и как она реагирует на его близость и прикосновение.
— Если он ее любит, Зейде, он испытывает угрызения совести, а если у него угрызения совести, он не станет торговаться из-за цены. Так уж оно получается. Но ты никому об этом не рассказывай. Если торговца спрашивают, на чем он зарабатывает, он тебе говорит только: да вот — покупаю корову, как кота в мешке, мешок продаю и имею в прибытке корову. И точка.
— Я принес госпоже Юдит такую маленькую штучку, — объявлял он.
«Госпожой Юдит» он называл мою маму, а «маленькой штучкой» — все подарки, которые ей приносил. Поначалу он делал вид, будто просто «забывал» их на краю кормушки в коровнике, а когда Юдит говорила ему:
— Ты что-то забыл, Глоберман, — отвечал:
— Нет, не забыл.
— Что это? — спрашивала она.
— Маленькая штучка для госпожи Юдит, — повторял Глоберман свое общее определение подарка, а затем пятился на три шага, поворачивался и уходил, потому что знал, что «госпожа Юдит» не притронется к подарку в его присутствии.
А иногда он добавлял что-нибудь вроде:
— Госпожа Юдит все время одна среди коров, и ей нужна какая-нибудь мелочь, чтобы напомнить, что она госпожа.
А в те дни, когда на него находило особенно романтическое настроение, он провозглашал:
— Тебе нужен мужчина, который сделает тебя царицей, как ты и есть царица; мужчина, который будет носить тебя на руках, как носят младенца, точка.
Но госпожа Юдит всей душой привязалась к коровам и терпеть не могла ни самого Сойхера, ни его запах, его подарки и его «точки».