— Тогда говорите об этом со мной, а не с Джеком. Я не хочу, чтобы он по-прежнему смотрел на меня, как на хрупкую чайную чашечку.
Ганнибал кивает, наблюдая за тем, как Уилл бесцельно бродит по комнате.
— Я так же, как и вы, хочу, чтобы это преступление раскрылось. Я просто не хочу, чтобы оно стало причиной того, что вы потеряете самого себя.
— Я держусь уже довольно долго.
— Хм…
Ганнибал опускает взгляд, делая глубокий вдох, и на мгновение задерживает дыхание, до тех пор, пока не находит в себе странную пустоту. Ему хочется наполнить её чем-то жестоким, может, даже неприятным, но пока нет ни единой возможности.
— Это должен быть я?
Уилл держит в руках рисунок: идеальное изображение среди измятых простыней. Ганнибал забыл о том, что оставил его на столе, посреди остальных набросков.
— Да. Прошу прощения, я не должен был оставлять его на видном месте.
Уилл меняется в лице, хмурится и прищуривается.
— Получилось… хорошо. Действительно хорошо, на самом деле, хотя, должен сказать, вы заметно приукрасили меня.
— Каким образом?
— Ну, знаете, на самом деле я не выгляжу так. Изящным, с горящим соблазнительным взглядом. Хотя я согласен, что мне так же нужна стрижка, как и тому, кто изображён на рисунке.
Ганнибал фыркает, чтобы не засмеяться.
— Вообще-то, вы выглядите именно так. В любом случае, не волнуйтесь, я не выдам вашу истинную сущность никому.
Уилл смеётся, возвращая рисунок на место.
— Я тоже. Хотя не обращайте внимания. Не уверен, что я захочу знать, если кто-то из ваших пациентов увидит его.
Ганнибал не сразу осознает, что Уилл подразумевал под «тоже». Он чувствует острую вспышку понимания насчёт того, что бы он хотел видеть в этом слове. Это настораживает и кажется слишком многообещающим, но он игнорирует всё с лёгкостью, присущей человеку, сорок лет поступавшему именно так, и вспоминает рисунок.
— Не волнуйтесь, рисунок исключительно для меня. Напоминание о том, по кому я скучаю, когда его нет рядом.
— Ужасно романтичное заявление, доктор Лектер, — говорит Уилл, поворачиваясь к нему и целуя так, что Ганнибал чувствует, как наполняются теплом мёртвые участки его сердца. — Кто бы мог подумать, что в вас таится нечто подобное.
— На самом деле, этого нет, — бормочет Ганнибал, проводя рукой вниз по спине Уилла. — Кажется, мы уже решили, что мой кабинет — не лучшее место.
— Если вы можете рисовать здесь практически порнографические изображения меня, то наверняка можете позволить себе скромный поцелуй, — говорит Уилл, и Ганнибал не возражает.
Ганнибал вскоре углубляет поцелуй. Одна его ладонь лежит на пояснице Уилла, а второй Ганнибал небрежно обхватывает его горло, прежде чем сам осознаёт это. Уилл с готовностью подчиняется ему, запрокидывая голову, сильнее открывая горло, и Ганнибал подталкивает его, чтобы прижать к столу. После он опускается в кресло и ведёт ладонями по груди Уилла.
Не стоит делать этого в кабинете. Ему действительно, абсолютно не стоит, но этот запрет так восхитителен. Уилл встаёт, мягко подаётся назад, сжимая ладонями край стола, смотрит на Ганнибала и тяжело дышит в предвкушении. Ганнибал расстёгивает его ремень и штаны, чувствуя невероятный, бесконечный голод.
Вздох, который Уилл задержал, слетает с его губ, когда Ганнибал глубоко берёт его член в рот. Он не слишком любит это делать, но минет Уиллу имеет свои преимущества. Даже если одним из них является просто невероятное благоговение, которое Ганнибал ясно читает на лице Уилла, однажды подняв взгляд. Он двигает головой и сосёт, а Уилл грозит опрокинуться спиной на стол, и это стоит того, чтобы напрягать челюсти и шею. Единственная деталь, которая невероятно раздражает Ганнибала — то, что Уилл перенёс обрезание. Есть лишь один человек, которому позволено изменять тело Уилла Грэма, и тот факт, что какой-то безымянный врач видел Уилла в нетронутом состоянии, в то время, как Ганнибалу это больше недоступно, никак не желает исчезать из головы.
Главная дверь, ведущая в его офис, открывается, и Ганнибал улавливает звуки, которые ни с чем невозможно спутать — чужие шаги и шум, когда кто-то занимает место в приёмной. Уилл напрягается и резко поворачивает голову в сторону двери.
— Мой следующий пациент, — шепчет Ганнибал, выпуская член изо рта. — Вам лучше быть тихим, Уилл, — он ухмыляется и снова наклоняет голову.
— Господи, — произносит Уилл сквозь сжатые зубы, но ему определённо хорошо. Он напрягается, пытаясь решить, стоит ли продолжать, когда всего лишь тонкий слой дерева отделяет их от какого-то незнакомого человека, а Ганнибал даёт ему то, чего так хотелось. Уилл прижимает ладонь ко рту, кусая тыльную сторону, чтобы не вскрикнуть, но Ганнибал перехватывает её и резко возвращает на место, так что зубы, сжимавшие руку, царапают кожу.
Уилл кончает неожиданно быстро, и Ганнибал охотно сглатывает. Он сжимает руку Уилла, оставляя на тыльной стороне заметную красную отметину, и не отпускает, пока член Уилла не становится мягким прямо у него во рту.
— Господи, — повторяет Уилл. — Вы чёртов подонок.
Ганнибал ухмыляется, глядя на Уилла, пока тот натягивает штаны, застёгивает их и затягивает ремень. Ганнибал чувствует болезненное возбуждение, но не обращает на это внимания. Он решает, что позже, вечером, он поставит Уилла на колени на кровати и будет делать всё, что только пожелает.
Сейчас же он стоит, отряхивая свой пиджак, и склоняется, чтобы вовлечь Уилла в долгий поцелуй.
— Надеюсь, этим мы завершим сегодняшний сеанс, мистер Грэм, — говорит он, и Уилл усмехается сквозь поцелуй.
========== Глава VII ==========
Третий ребёнок умирает. Ему десять, он младше предыдущих жертв и он оставлен таким образом, что за убийством почти угадывается почтение. Убийца размещает его, облачённого в одежды жертвенного мальчика, в центре дворика церкви. Позже его родители клялись, что раньше он никогда не одевался подобным образом. Его руки и ноги изранены, словно у стигматы (прим. тут стигматы — это люди, у которых в результате религиозных практик необъяснимым образом на теле появляются раны). И ничего святого нет в том, как вскрыт его живот: от ключиц до лобковой кости. Те внутренние органы, которые убийца не забрал, лежат у мальчика на коленях. В подробностях описав Ганнибалу место преступления, Уилл извиняется и ненадолго уходит, ощущая острый приступ тошноты. Ганнибал приносит ему стакан воды и гладит его между лопаток, притворяясь, что слёзы на лице Уилла — всего лишь реакция его глаз на столь жестокое преступление.
— Мы просто обязаны поймать его, — разбито бормочет Уилл, сидя на холодном полу в небольшой ванной рядом с кабинетом Ганнибала. — Если мы не сможем, он будет делать это снова и снова.
— Но Джек по-прежнему верит, что убийца — Чесапикский Потрошитель.
— Никто не знает, во что можно верить сейчас. Даже я порой говорю себе, что это может быть он, несмотря на детали, указывающие обратное.
Такое утверждение несколько ранит. Ганнибал не хотел бы стать для Уилла тем, кого тот будет винить во всём ужасном в своей жизни. В конце концов, Ганнибал не является всесильным оленем из кошмаров Уилла.
— Насколько продвинулось расследование?
— Мы с Беверли работали до трёх часов утра, составляя перечень подозреваемых, но он бесполезен. Люди, работающие с детьми, у которых были проблемы с поведением в прошлом. Мы обсуждали людей, которые брали уроки танцев в том же здании, и тех, кто бывал хотя бы раз арестован за избиение человека в больнице. С таким же успехом мы могли бы просто опросить всех в Балтиморе. Мы ищем иголку в стоге сена.
— Тем не менее, могу я взглянуть?
Уилл показывает ему перечень, корректный список судимостей, зернистые фотографии неизвестных людей, и Ганнибал просто узнаёт. Может, это интуиция убийцы, может, хищник всегда замечает лицо другого, подобного ему, но он узнаёт. Студент-медик, какое-то время помогавший в детском медицинском центре. Он связан только с одним ребёнком, которого поместили в больницу из-за случая продолжительной оспы два года назад, но даже этого достаточно. Что-то в его глазах, может, безразличный голод, хорошо знакомо Ганнибалу. Желание этого ничтожества уподобиться Чесапикскому Потрошителю кажется Ганнибалу отвратительным.