— Долгий день. Интервью с родственниками Сары Тиг, убитой девочки… не лучший способ весело провести время. А потом мне пришлось некоторое время присматривать за Зоэ. Она чем-то заболела и испачкала весь порог рвотой.
Ганнибалу требуется секунда, чтобы вспомнить, что Зоэ — одна из собак Уилла. Щенок, если он не ошибается.
— Я думал о вас прошлой ночью, — говорит он. Это определённый риск, он знает, но в то же время правда. Уилл слабо кивает, поджимает губы и отводит взгляд, и Ганнибал снова задумывается об убийстве Аланы.
— Простите. Я не подумал… ладно. Я просто устал и хотел лечь пораньше.
— После того, как ушла Алана.
Одна рука Уилла поднимается, словно он пытается отогнать от себя невидимую муху, и он неискренне, саркастически улыбается.
— О, просто великолепно.
Он идёт в кухню, топая, и Ганнибал следует за ним, по пути подумывая сделать табличку с надписью «В моём доме есть и другие комнаты». Уилл ходит из стороны в сторону перед столом, почти приближаясь к холодильнику и в последний момент неожиданно меняя направление. Ему можно пользоваться холодильником, если, к примеру, захочется выпить, и Ганнибал не понимает, что заставило Уилла отказаться от этого.
— Она приходила в ваш дом? — интересуется Уилл.
— Да. Полагаю, после того, как ушла от вас. Вы рассказали ей о нас?
Уилл кивает, запуская пальцы в волосы, и замолкает на мгновение.
— Мы просто говорили. Это само всплыло. Я не… я просто сказал ей. Простите.
— Хоть я и предпочитаю не выносить свою личную жизнь на всеобщее обозрение, наши отношения не являются строжайшим секретом, Уилл. Вы можете рассказывать об этом близким людям, если хотите.
— Не так много людей, с которыми можно поделиться, — бормочет Уилл, и Ганнибал отлично об этом знает. В конце концов, именно поэтому он позволил себе предложить Уиллу этот небольшой кусочек свободы. У него есть всего два человека, с которыми он мог бы поделиться подобной личной информацией, и если он уже рассказал обо всём Алане, они оба осведомлены.
— Полагаю, с вами она была не намного любезнее, чем со мной? — произносит Ганнибал, и Уилл снова мрачно и жестоко смеётся.
— Она назвала меня безрассудным. Она сказала, что вы — острый нож, и я не должен нарочно резать себя на данном этапе жизни.
Ганнибал оценивает её метафору и понимает, что Алана знает его куда лучше, чем он позволил бы ей.
— Она ведь приходила к вам не для того, чтобы накричать? — спрашивает Уилл.
— По сути, она это и сделала. Могу сказать, это не то, с чем я бы не справился.
Уилл закрывает глаза, и Ганнибал представляет, как он считает до десяти, пытаясь подавить в себе неожиданную жестокость. Ганнибал хочет сунуть ему в руку нож и попросить выпустить это наружу, просто чтобы посмотреть, как изменится лицо Уилла, когда он так и сделает. Уилл мог быть его Ангелом Ботичелли, его безупречным идеалом, но ничто не переживает падение столь же красиво, как чистая благодать.
— Алана попросила меня отдалиться от вас. Она верит, что я причиняю вам вред, — говорит Ганнибал.
— Она так сказала?
Ганнибал кивает, перехватывая взгляд Уилла, когда тот снова открывает глаза.
— Она права, Уилл? Я причиняю вам вред?
«Да», — думает Ганнибал.
— Нет, — говорит Уилл. — Ничуть. Не могу поверить, что она так сказала.
— Она говорит, как профессионал. Она не ошибается, вы же знаете.
— Нет уж, ошибается. Послушайте, я понимаю — у нас появилась проблема, ладно, у нас двоих. Это её не касается. Это ей нужно отступить.
— Для неё вполне естественно волноваться. Она испытывает к вам определённые чувства, как и вы к ней.
Уилл сжимает челюсти.
— У меня нет к ней чувств. Не думайте, что…
— Есть, и это не страшно. Меня это не касается. Проблема прямо перед носом — Алане кажется, что отношения не принесут пользу вашему психическому здоровью.
— Не уверен, что что-нибудь может «принести пользу» моему «психическому здоровью» больше, чем это сделали вы, — шипит Уилл. — На данный момент вы — единственный человек, с которым я могу наладить отношения.
— Возможно, именно это её беспокоит, — предполагает Ганнибал. — Вы теряете контроль над собой и пытаетесь уцепиться за кого-нибудь. Что-то есть во мне, но Алане кажется, и абсолютно правильно, что вы должны отыскать это «что-то» в себе. Я мешаю вам сделать это?
Конечно, мешает. Он осторожно лишает Уилла всевозможной поддержки, до тех пор, пока у него не останется иного выхода, кроме как упасть в капкан любящих рук Ганнибала.
— Я не знаю, — выдыхает Уилл и смотрит на него с отчаяньем во взгляде. — Возможно. Не уверен. Вы хотите расстаться со мной?
Ганнибал решает не отвечать. Он смотрит в сторону, положив ладонь на поверхность стола, и позволяет тишине делать своё дело.
— Вы несерьёзно! Вы позволили её словам добраться до вас?
— Всё, что я сказал — она не ошиблась, Уилл.
— Нет, ошиблась! Я знаю, как это смотрится со стороны, верно, но она не знает каково… как мы работаем. То, что есть сейчас — хорошо, ведь так?
Всё настолько далеко от хорошего, что Ганнибал не может подобрать подходящих слов. Хотя хорошо, что Уилл далёк от понимания происходящего. Ганнибал заключает, что это настоящий успех.
— Вы слишком важны для меня, чтобы рисковать вашим благополучием. Вы не сможете получить и то, и другое, — говорит он. — Если мне придётся отдалиться от вас, чтобы сохранить ваш рассудок, я так и сделаю.
Лицо Уилла искажается в праведном гневе. Он бросается к Ганнибалу, который ожидал подобного, и целует его, вкладывая в поцелуй все свои чувства. Он прижимается так тесно, что Ганнибалу приходится постараться, чтобы его не оттеснили. Ганнибал наблюдает за тем, как отчаяние, желание, боль и глубокая, абсолютная зависимость от него берут над Уиллом верх. На вкус это — лучшее, что когда-либо попадало Ганнибалу в рот, и он с трудом сдерживается, чтобы не прожевать это.
— К чёрту здравый смысл. Мне недоставало его с самого начала. Я не хочу ничего, кроме этого, — яростно шепчет Уилл ему в губы; его ладонь лежит на затылке Ганнибала, а тот осознаёт, что мог бы написать огромную поэму о происходящем, потому что это, это — то, над чем Ганнибал так долго работал. А Уилл так свято верит, что пришёл ко всему самостоятельно.
— Как и я, — отвечает Ганнибал, прижимая Уилла к себе так плотно, что должно быть больно, но Уилл не говорит об этом. — Я эгоистичный монстр.
— Я тоже.
Уилл прикусывает его кожу, и Ганнибал думает, что же он создал. Он опускает голову, прижимается к шее Уилла и глубоко вздыхает.
— Алана этому не обрадуется, — говорит он, слегка надавливая.
— Думаю, всем нам будет лучше, если я пока что буду держаться на расстоянии от Аланы, — бормочет Уилл, и Ганнибал с наслаждением слушает, как узы, связывавшие Алану и Уилла истончаются и превращаются в ничто.
========== Глава IX ==========
Уилл с достоинством занимает своё место в позолоченной клетке. Он носит её, словно корону или замысловатое украшение на шею, усыпанное драгоценными камнями. Ганнибал представляет, как кроваво-красные рубины складываются в имя Уилла. Он хочет посадить Уилла на железную цепь, чтобы каждый раз притягивать к себе. Металл врезался бы в кожу, образуя раны чуть ниже кадыка, и золото окропилось бы кровью. Ганнибалу эта идея кажется просто великолепной, и он подумывает, не записать ли её, чтобы не забыть. Он размышляет, сколько времени понадобится, чтобы убедить Уилла согласиться на ошейник. Не золотой, пожалуй, Ганнибал не простит себе такое расточительство, но хотя бы кожаный. А если повезёт, то из блестящей стали.
Не проходит и двух месяцев с их первого поцелуя, когда Ганнибалу наконец удаётся оставить на Уилле своё имя. Не на лице или шее, где было бы заметно — хотя Ганнибалу и нравится эта мысль, он понимает, что определённые вещи лучше скрывать от чужих глаз. Ганнибал пишет своё имя между лопатками Уилла, где тот кажется уязвимым; там, где в другой жизни у него были бы крылья, словно у ангела Боттичелли. Ганнибал делает это глубокой ночью, когда обнажённый Уилл лениво лежит на кровати. Ганнибал использует перьевую ручку, зная, что это причинит слабую боль, и выводит буквы на спине. Тот дышит неровно и несдержанно, и легко усмехается, как только Ганнибал заканчивает.