- Да ты сама озверела, дура целлофановая! Ты что творишь? Посмотри на меня! Буркалы свои накрашенные раскрой-то! Ты думаешь, я всегда такая была? – она вдруг задрала синий халат, показывая мне забинтованные артрозные колени. - Да я, как леденец была! - она гордо подбоченилась. – Задница – как орех, ноги, как у куколки! Бывало: натяну чулочки фильдеперсовые, да туфли-лодочки немецкие трофейные, да платьишко в обтяжку, чтобы все шовчики на корме аж трещали, да как пойду по улице! Походочка – в море лодочка! У мужиков слюни бахромой висели! Ухаживал за мной один – начальник горкома партии. Видный мужчина был! На лицо не поганый. Из себя весь солидный. Должность важная, дача государственная, квартира, машина с водителем. Умирал за мной! Жениться хотел. На все праздники "Красную Москву" дарил. Каждую неделю пайки таскал их партийные из спецраспределителя. Баловал меня. Это сейчас у вас всё в суперах есть, а тогда банку майонеза за счастье почитали! А я что? Я за слесарем нашим Васей из ЖЭКа бегала. За ним все бегали – красивый был, собака! Да вот нравом вышел – тоже как шелудивый пёс: то к одной прилепится, то к другой. Я и дралась за него, и рыдала, и ждала. А он всё обещал только со мной быть. Дообещался, гадюка! Так дообещался, что даже помер по дороге от меня к другой бабе. Бежал, котяра, со всех ног и не заметил, как под машину попал. Я тогда к начальнику обратно бросилась, а он уже женат и детишек завёл. И я ему уже – как не пришей кобыле хвост! Вот так и осталась одна. А потом и корма расплылась, и морда вся высохла, и колени согнулись. Хочешь, дура, как я, всю жизнь одна куковать? Годков-то тебе не пятнадцать уже. Второй такой прынц не обломится. Что ж ты морду воротишь от него?
- Пустите меня, тётя Клава! – взмолилась я. – Дайте пройти!
- Тьфу на тебя! – она сплюнула мне под ноги и отошла от двери. – Хочешь пропадать? Пропадай! Хоть синим пламенем гори – мне всё равно.
Я выскочила на улицу, сразу поймала такси. Хоть с этим повезло! Взглянула на часы – осталось двадцать минут, успею. До вокзала-то всего ничего! Через десять минут я оказалась на привокзальной площади. Началась метель. Густой снег залепил ресницы. Оскальзываясь, я промчалась по зданию вокзала, выскочила на перрон. Вот он – поезд до Москвы.
Я бежала по перрону, рассматривая людей, сидящих у окна в тёплых уютных купе, а в голове звучала моя любимая песня группы "Виа Гра" – "Не оставляй меня, любимый!"
Поначалу не боялась – думала: пройдёт
Но внезапно отказало сердце моё.
Всё, что до него было - не было,
Белым застелю полотном, но...
..Но я играю эту роль,
Как две сестры - любовь и боль,
Живут во мне необъяснимо.
Тебе и небо по плечу,
А я свободы не хочу,
Не оставляй меня, любимый!
А я ведь ни разу Сергею этого не сказала. Так просто и по-женски беспомощно:
- Не оставляй меня, любимый!
Потому что мама и бабушка так воспитывали, что любовь нужно выражать не словами, а поступками. Бабушка всегда говорила:
- Никогда не показывай мужчине, что ты без него не можешь. Батареи грызи, а ему не показывай! Иначе он о тебя ноги вытирать начнёт. Это свойственно мужской природе: то, что уже принадлежит ему - оно не интересно. Они ведь охотники по натуре – всю жизнь бегут за антилопой и свежим мясом. Вот ты и будь этой антилопой, которая всегда впереди мчится, а в руки не даётся.
Я добежала почти до конца состава и увидела в окне Сергея. Он сидел, нахмурясь, опустив глаза. Небритый, в любимом сером кольчужном свитере, который я ему связала когда-то. Он был… а какой он был?
Я остановилась, тяжело дыша, пытаясь найти нужное слово, нужное ощущение. Ещё несколько минут назад я ощущала его где-то внутри себя, я почти вдыхала его такой до боли знакомый и родной запах – мужской, резкий, чуть горьковатый и одновременно тёплый. Мне так хотелось прижаться к нему, потереться щекой о его щетину. Ощутить грубую и шершавую кожу его рук. И вдруг музыка в моей голове смолкла. Потому что в купе поезда сидел совершенно чужой человек. На меня дохнуло вселенским холодом.
Ничего родного в нём не было. Я всё себе придумала! Как всегда! Не оставляй меня, любимый! Разве можно это сказать ему? Память села в купе рядом с Сергеем и насмешливо помахала мне рукой. Я вспомнила, как он уходил. Тогда тоже шёл снег. Он зашёл домой весь в снегу – красавец! Глаза карие, ресницы темные снегом припорошены, и прямо с порога заявил:
- Прости, я полюбил другую!
Он собрал сумку так быстро, что снег даже не успел растаять. Я сделала шаг назад, но память уже было не остановить. С садистским наслаждением она показала мне всё: Париж, Бабку-Ёжку, вчерашний ресторан. А главное, она показала мне мокрые от слёз подушки, которые я меняла каждый день, когда Сергей ушёл. Эти мелочи – они вгрызались в мозг и в душу. Большое горе тяжело описать одним словом или предложением, потому что оно складывается из маленьких, микроскопических подробностей.