– Смешно тебе, Билл?
– Нет, сэр. Я не смеюсь. Чего тут смешного?
– Вот и я считаю, что ничего смешного. Потому и не смеюсь.
– Я икаю, сэр. От горного воздуха.
Шериф снова обратился к Куинну:
– Что, если они попытаются не пустить нас? Я имею в виду, удержать силой?
– Теоретически они против насилия.
– Теоретически я тоже, но иногда приходится быть "за".
– Насколько я могу судить, оружия у них нет. Хотя, если говорить о численном превосходстве...
– Именно о нем я и думаю.
Ласситер мягко положил руку на кобуру пистолета, и Куинн замер. Ему вспомнилась Мать Пуреса – какой он увидел ее впервые, на верхнем этаже Башни, неотрывно глядящей в небо, словно оно вот-вот распахнется перед ней. Он подумал об Учителе, разрывавшемся между долгом и жалостью, ведущем Мать Пуресу прочь от призраков детства... О Брате Голос с попугаем на плече... О Брате Верное Сердце, болтливом, как все парикмахеры: "В мое время женщины были хрупкими, с маленькими, узкими ногами..."
Он вспомнил хриплый голос Брата Свет, стоящего над ним с жестянкой: "Как будто у меня мало других дел! Но разве от этой женщины отвяжешься? Говорит, пойди посыпь матрас..." И Брат Венец, мрачный пророк: "Дьявол сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть".
– Не надо прибегать к насилию, – сказал Куинн тусклым голосом.
– Это зависит от них.
– Если вы будете вести себя агрессивно, это может их спровоцировать.
– Вы случайно не из Башни? Случайно не слышите голоса?
– Да, – сказал Куинн, – слышу.
– Особенно один. "Я отказываюсь от мира суеты и злобы, слабости и насилия. Я ищу духовную сущность бытия, жажду спасения души. Отказавшись от земного уюта, я обрету уют небесный. Соблюдая пост, я пиршествую. Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на гладкую золотую почву райского сада. Отказавшись украшать себя на земле, я обрету несказанную красоту. Трудясь в поте лица, я обрету вечное блаженство, уготованное Истинно Верующим".
Куинн смотрел на безрадостный пейзаж. "Надеюсь, вы его обрели, Сестра".
Глава 19
Все было таким же, как во время первого прихода Куинна. На лугу, хвостами к ветру, паслись коровы. Козы, привязанные к деревьям, и овцы за загородкой без интереса смотрели на проезжающие мимо машины. Даже на том месте, где Куинн несколькими часами раньше повстречал Мать Пуресу, не было видно ни следов, ни капель крови, их скрыли сосновые иглы, дубовые листья и рыжие хлопья от коры мадроньи, принесенные ветром.
Шериф Ласситер вылез из машины и нервно оглянулся. Приказав помощникам из второй машины ждать, он вместе с Биллом и Куинном направился по круто ведущей вверх тропинке.
Стояла полная тишина. Птицы еще не подняли гвалта из-за пищи, и если кто-то наблюдал за тремя незваными гостями, все ближе подходившими к столовой, то не спешил протестовать. Из трубы время от времени поднимались клубы дыма и таяли, не достигнув неба.
– Куда все, черт возьми, подевались?
Голос Ласситера прозвучал так громко, что он даже смутился и виновато посмотрел вокруг, словно был готов извиниться перед хозяевами, но их по-прежнему не было видно.
Постучав в дверь кухни, он выждал немного и постучал вновь.
– Эй, есть тут кто-нибудь?
– Может, они на молитве в Башне? – сказал Куинн. – Попробуем войти.
Дверь была незаперта. Когда они ее отворили, в лицо Ласситеру ударила струя жаркого воздуха, и солнце, светившее в стенное отверстие, едва не ослепило его.
Длинный деревянный стол был накрыт к ужину. На нем стояли оловянные тарелки и кружки. Керосиновые лампы были наполнены доверху. В плите горел огонь, а рядом лежали аккуратно сложенные дрова, которые позднее должны были понадобиться Сестре Смирение.
Место на каменном полу, где лежала Сестра Благодать, было чисто выскоблено, в воздухе стоял резкий запах паленой шерсти. Подойдя к плите, Ласситер сдвинул кочергой конфорку, заглянул внутрь и увидел обгоревшую тряпку, вернее, остатки тряпки, которой мыли пол.
– Они сожгли улики, – сказал Ласситер в бессильной ярости. – И Бог свидетель, им это с рук не сойдет, даже если мне всех придется упрятать за решетку. Это я вам как миротворцу говорю, Куинн.
После нескольких неудачных попыток подцепить горелые клочья – они рассыпались от прикосновенья – Ласситер швырнул кочергу на пол, едва не угодив в ногу Куинну, и взглянул на него так, словно это Куинн ее бросил.
– Ну, где эта Башня? Пора мне побеседовать с вашими друзьями.
Билл смотрел на него с беспокойством.
– Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик, чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже считают, что правы, и если мы не будем на них давить...
– Что ты несешь? – спросил Ласситер. – Или у тебя, как у Куинна, размягчение мозга?
– Нет, но...
– Никаких но. Иди за мной, Билл.
Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности. Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни. Труп лежал там же, перед алтарем.
Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пуреса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин. На ней было чистое белое одеяние.
– Мать Пуреса, – тихонько позвал ее Куинн.
– Вы хотели сказать, дона Изабелла?
– Конечно. Где остальные, дона Изабелла?
– Ушли.
– Куда?
– Далеко.
– И оставили вас одну?
– Я не одна. Вот Каприот.
Она ткнула костлявым пальцем в сторону трупа, затем указала на Куинна и его спутников. – И вы. И вы. Уже четверо, а со мной – пятеро. Это гораздо лучше, чем сидеть одной у себя в комнате, где не с кем поговорить. Пять – хорошее число, у нас может получиться интересная беседа. С чего начнем?
– С ваших друзей: Учителя, Сестры Смирение, Кармы...
– Я же вам сказала – они ушли.
– Но вернутся?
– Не думаю, – сказала она, равнодушно пожав плечами. – К чему им возвращаться?
– Чтобы заботиться о вас.
– Обо мне позаботится Каприот, когда проснется.
Ласситер приподнял одеяло и склонился к телу, разглядывая раны на голове.
– Не могу поверить, чтобы муж оставил ее тут одну, – сказал Куинн.
– Да?
Ласситер разогнулся и сурово посмотрел на него.
– Мне казалось, он очень к ней привязан.
– У них же тут свои законы, возможно, что и слова "привязанность" в их языке нет.
– Думаю, что есть.
– Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?
– Нет.
– Тогда что?
– Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть одной.
– То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет ему обузой?
– Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и поместили в больницу. За ней нужен специальный уход.
– Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? – спросил Ласситер. – Впрочем, это не важно: здесь произошло убийство, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол судьбы.
– Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических соображений.
– Опять вы за свое!
– Я вас не слышу! – раздраженно вмешалась Мать Пуреса. – Говорите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг друга?
– Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума сойду, – сказал Ласситер.
Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней никого нет.
– У меня бабушка такая, – сказал он, сочувственно глядя на Мать Пуресу.
– Что вы делаете, чтобы она молчала?
– Даем леденец.
– Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?