Иногда она сама задавала вопросы:
– Где Джордж?
– Мы уже говорили вам, мисс Хейвуд. Несколько дней назад ваш брат Джордж умер.
– Вот как? Но ему нужен отдельный гроб. Мы тут вдвоем не поместимся.
Голоса сливались в общий гул. "Она по-прежнему бредит... Но с легкими уже все в порядке, взгляните на анализы... Почти неделя... Продолжать глюкозу... Если бы у нас были нормальные рентгеновские снимки... Она все время выдергивает из носа трубку... Апатия... Истерия... Бред..."
Голоса приближались и удалялись. Она вынимала из носа трубку, и ее вставляли вновь. Она сбрасывала одеяло, но его поднимали. Она боролась и всякий раз терпела поражение.
– Мисс Хейвуд, этот человек хочет вас кое о чем спросить.
– Скажите, чтобы он ушел.
Но человек не уходил. Он стоял у постели и печально смотрел на нее.
– Вы нанимали кого-нибудь для убийства О'Гормана, мисс Хейвуд?
– Нет.
– Вы отдавали вещи своего брата нищему, зашедшему к вам в дом?
– Нет.
Что было правдой. Она не делала ни того, ни другого. Задавать такие вопросы мог только дурак.
– Кто вы?
– Джо Куинн.
– Вы дурак, Джо Куинн.
– Видимо, да.
– Я не открываю дверь нищим и уж тем более не замышляю убийств. Спросите Джорджа.
– Я не могу спросить Джорджа. Его убили шесть дней назад.
– Конечно!
– Почему вы говорите "конечно", мисс Хейвуд?
– Джордж мешал людям жить. Конечно, его кто-то убил!
– Вам он тоже мешал?
– Каждый приезд он терзал меня вопросами. Ему не надо было этого делать. – Альберте стало жаль себя и брата, слезы навернулись ей на глаза и полились из-под плотно сжатых век. – Зачем он это делал? Почему не мог оставить нас в покое?
– Кого?
– Нас.
– Кого "нас"?
– Нас, других людей, всех людей мира.
По воцарившейся вдруг тишине она поняла, что совершила серьезную ошибку. Чтобы отвлечь от нее внимание, Альберта подняла руку и выдернула из носа трубку. Ее вставили обратно. Альберта сбросила одеяло, но его подняли. Даже во сне она боролась и даже во сне терпела поражение.
Вилли Кинг впервые после похорон Джорджа пришла на работу. Кругом все было как прежде. На тех же местах стояли столы, стулья, корзины для бумаг. На стене Вашингтон все так же форсировал Делавэр, все так же загадочно улыбался Линкольн. И оттого, что ничего не изменилось, Вилли охватило негодование. Ей захотелось схватить первое, что попадется под руку, и разнести комнату в щепки, чтобы снаружи все было таким же, как у нее внутри.
Эрл Перкинс повесил пиджак на вешалку и испуганно улыбнулся.
– Привет, Вилли. Как ты?
– Спасибо, хорошо. Даже замечательно.
– Прости... О Господи, что же мне сказать-то?
– Лучше помолчи. – Она взглянула на стопку бумаг у Эрла на столе. – Как бизнес?
– Как обычно. Миссис Хейвуд велела ничего не менять.
– Смешно. Она смешная женщина. Я, когда о ней думаю, хохочу как безумная.
– Вилли, не заводись.
– Почему?
– Потому что без толку. И кто знает, может, по-своему, она не так уж плоха.
– Она гораздо хуже, чем ты думаешь.
– Ладно, она хуже всех, – покорно согласился Эрл, – но с этим ничего не поделаешь.
– Да? – Вилли подошла к своему столу и сняла трубку с телефона. – А вот я сейчас сделаю то, чего не могла себе позволить при жизни Джорджа.
– Ну зачем, Вилли?
– Все эти дни я представляла, как позвоню ей и скажу: "Старая крыса. Слушай, ты, равнодушная, эгоистичная, пустая старуха. Хочешь знать, кто убил Джорджа? Ты. И не на прошлой неделе или месяц назад, а давным-давно. Ты выдавливала из него воздух, глоток за глотком, своими мерзкими пальцами".
– Дай сюда телефон, – сказал Эрл.
– Еще чего!
– Дай, я тебе говорю!
Но она, упрямо качнув головой, набрала номер. Ей было все равно, что сейчас произойдет, будущего больше не существовало.
– Алло!
– Миссис Хейвуд?
– Да, это я.
"Какой у нее старческий голос, – с удивлением подумала Вилли, – старческий и измученный".
– Это Вилли, миссис Хейвуд. Простите, что не позвонила раньше. Как вы себя чувствуете?
– Благодарю, сообразно обстоятельствам.
– Хотите, я заеду как-нибудь на днях? Мы могли бы поддержать друг друга. Мне тоже очень одиноко.
– Вот как? А я со своим одиночеством справляюсь.
– Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать.
Повесив трубку, Вилли внимательно взглянула на Эрла. Прежде она его почти не замечала. Он был всего лишь мальчиком с больным желудком, который сидел с ней в одном кабинете. Да, он, конечно, молод, но у него приятная внешность. И если его кормить диетической пищей...
– Спасибо, Эрл, – сказала она, – я тебе очень благодарна.
– За что? Я просто тут стоял...
– Этого достаточно. Постой еще немного.
– Пожалуйста! Хотя я ничего не понимаю.
– Поймешь в свое время.
Вернувшись в кухню из холла, где стоял телефон, миссис Хейвуд продолжила приготовление завтрака. Овес, шпинат, морковка, салат, два яйца, немного рисовой муки и порошковый протеин были методично опущены в кухонный комбайн и вышли оттуда в виде густой серо-зеленой смеси, которой миссис Хейвуд начинала день.
Она отказывалась верить, что Джорджа убили. Нет, у него закружилась голова, когда он стоял на вершине Башни, и он упал сам. А произошло это потому, что он неправильно питался и не привык подниматься на большую высоту. Это она твердила и Куинну, и шерифу Ласситеру, и полицейским Чикото, и Джону Ронде, не пытаясь объяснить себе или им, что Джордж в Башне делал. На вопросы об Альберте она отвечала молчанием.
– Что, Вилли, тоскуешь? – спросила она вслух. – Так тебе и надо. Кто задерживал моего сына допоздна? Из-за кого он спал меньше восьми часов? Кто заставлял его есть ресторанную еду, где полно холестерина и совсем нет рибофлавина и кальция? С кем он часами сидел в кино, вместо того чтобы заниматься спортом?
В последние дни она начала разговаривать сама с собой и с людьми, которых не было рядом, да и не могло быть. Большей частью она повторяла то, что вычитала в книгах о разумной диете, самовнушении, развитии силы воли, активном образе жизни, а также о достижении счастья и спокойствия путем медитации. Она верила авторам этих книг как пророкам, и ее не смущало, что они часто противоречат самим себе и друг другу.
– Эти полицейские так глупы, что не могут понять элементарных вещей. Во-первых, Джордж устал от подъема по ступенькам, поскольку его организм не был к этому готов. Его артерии были забиты холестерином, сердечная мышца плохо работала. Во-вторых, ему следовало утром получить не меньше восьмидесяти пяти граммов протеина и, по крайней мере, один грамм кальция, чего он, конечно, не сделал.
Перелив смесь из миски в большой стакан, она посмотрела ее на свет и увидала в сероватой кашице юность, здоровье, оптимизм, счастье, безмятежность, чистые артерии, крепкие мышцы, удачу в делах и вечную жизнь.
– Если бы Джордж так завтракал, – сказала она, поднося стакан ко рту, – он был бы сейчас жив. И не страдал бы головокружениями.
Первый глоток был горьким. Она сделала второй, но смесь оставалась такой же – горькой, слишком жидкой для еды и слишком густой для питья.
– Я что-то забыла положить. Но что? Что?
Наступил сентябрь. Салли с Ричардом вернулись в школу, и Марта помогала им по вечерам делать уроки. Однажды Ричард написал сочинение "Как я провел лето" и принес матери, чтобы она проверила, много ли в нем ошибок.
– Кошмарный почерк, – сказала Марта, – или теперь в школах не учат писать красиво?
– Учат, – бодро отозвался Ричард, – но я не стараюсь.
– Ничего не могу разобрать.
– А ты попробуй.
– Я-то попробую, но вот что скажет учитель?..