Если В. Суворов сдал позиции в умах россиян как явно антироссийский писатель (в конфликте с Украиной он закономерно поддержал Киев), то его идеологическое место в массовом сознании ныне стараются занять сталинисты, и здорово преуспели на том поприще. И это не лучше по качеству, чем предыдущая идеологема, так как она не проясняет суть дела, а затемняет его.
Если действия Сталина до 1941 года понятны и логически объяснимы, то потом нарастающим валом начинаются странности. Они сродни наименованиям приграничных округов – Прибалтийский, Западный, Киевский и Южный. Прибалтийский назван по региону, Западный – в соответствии с направлением, Киевский – по названию республиканской столицы, Южный – по географическому расположению. Вроде все понятно, но сам принцип, из которого исходили авторы названий, – нет. Неужели чтобы врага запутать? Так и с планами подготовки к возможной войне.
В сентябре 1940 года начальник Генерального штаба Красной армии К. Мерецков и народный комиссар обороны С. Тимошенко представили руководству страны доклад под названием «Соображения о стратегическом развертывании вооруженных сил», в котором рассматривались возможные силы, которые могут выставить против Советского Союза потенциальные противники – Германия, Румыния, Венгрия и Финляндия. Соответственно и то, что может противопоставить противнику Красная армия. По существу, то был план будущей войны. В октябре того же года он был утвержден политбюро ЦК ВКП(б), и в соответствии с ним началась подготовка вооруженных сил СССР к войне. Одним из ее звеньев стало совещание высшего командного состава Красной армии в декабре 1940 года. На нем были заслушаны и обсуждены доклады по всем существенным вопросам ведения оборонительных и наступательных действий на основе опыта боевых действий в Западной Европе. После чего в начале января 1941 года были проведены игры на картах. Перед военачальниками ставилась задача: после вторжения врага перейти в наступление с выходом на территорию Германии и оккупированной ею Польши.
По плану Генштаба главный удар предполагалось нанести через Южную Польшу в тыл группировок, наступающих в Белоруссии и с Люблинского выступа на Киев. В случае успеха такой охват ставил германские армии в чрезвычайно сложное положение.
Не теряли времени и тыловые органы. Нарком внутренних дел Л. Берия на имя руководителей государства Сталина и Молотова представил записку о мероприятиях по заготовке рельс и другого железнодорожного имущества в случае вторжения противника на территорию СССР. «Военно-мобилизационное управление НКПС до сих пор не разработало плана восстановления прифронтовых железных дорог. Неудовлетворительно идет накопление мобилизационных восстановительных запасов», – сигнализировал нарком[1].
Не сидело сложа руки и Главное политическое управление Красной армии. Его руководство послало на имя секретаря ЦК Жданова докладную, полную беспокойства: «Международная обстановка чрезвычайно накалена. Война, которая может быть навязана капиталистическим миром Советскому Союзу, потребует огромного напряжения материальных средств страны и высокой моральной поддержки советского народа. Однако во всей пропаганде, ведущейся в стране, преобладает мирный тон, она не проникнута военным духом, слабо напоминает советскому народу… о неизбежности войны, быть в любую минуту готовым к борьбе»[2].
Как видим, на рубеже 1940–1941 годов началась деловая и осознанная подготовка к возможному нападению врага. Если бы этот курс был выдержан, гитлеровская Германия 22 июня оказалась бы в очень неприятной ситуации, – сил для отпора у Советского Союза хватало. Однако вскоре все кардинально изменилось. Планомерная подготовка к отражению агрессии и переходу к контрнаступлению была свернута, вместо нее началось нечто невообразимое. Вопрос о том, почему Красная армия, несмотря на большую накопленную мощь, оказалась слабо подготовленной к борьбе с Германией и ее союзниками, мучит уже не одно поколение исследователей. Так, М. Солонин констатировал: «…невероятный разгром Красной армии, произошедший летом 1941 года, не укладывается ни в какие рамки формальной логики и настоятельно требует какого-то объяснения»[3]. Исследователи стараются дать такое объяснение. Одни историки (А. Исаев и др.) вопреки фактам продолжают настаивать на том, что Красную армию застали в период развертывания и это предопределило ее неудачи. Группа авторов-«сталинистов» (Ю. Мухин, А. Мартиросян и др.) причину бед видит в измене генералов, которые ослушались Сталина и не привели войска в боевую готовность. Другие поддерживают традиционную версию о неверной оценке Сталиным замыслов Гитлера, что привело к эффекту внезапного нападения и большим потерям советских войск. Есть и «особые мнения». Например, Солонин на основе своих исследований сделал вывод: «…ответ на вопрос о причине поражения может быть сведен к трем словам: АРМИЯ НЕ ВОЕВАЛА»[4]. Именно так: заглавными буквами, как последний и единственный вывод и результат многолетних изысканий. Тогда спрашивается, а кто же бился в Брестской крепости, кто оборонял Одессу и Киев, Севастополь и Смоленск, кто сражался на Лужском рубеже, а потом в невыносимых условиях оборонял Ленинград, кто отстоял Москву? Может, высадились английские войска или Чан Кайши прислал пару миллионов солдат из Китая?
Кроме того, Солонин не отвечает на законный вопрос о том, почему советские войска хорошо воевали на озере Хасан, прекрасно – на Халхин-Голе, великолепно, если верить В. Суворову, действовали при прорыве линии Маннергейма. В книге «Последняя республика» В. Суворов красочно описал, как его допустили к английской ЭВМ по военному моделированию и он заложил условия боевых действий Красной армии зимой 1940 года. И умная машина, заверещав, объявила, что вести войну в такой мороз и на такой местности невозможно! Однако советские войска сумели выполнить невозможную задачу, показав свой высокий боевой дух. Так что же произошло с зимы 1940 года, что летом 1941 года Красная армия не могла противостоять ни финской, ни даже румынской армии в хороших климатических условиях? Значит, надо было провести некие мероприятия, чтобы недавно еще боеспособная армия таковые способности утратила. Что это за мероприятия? Кто, как и зачем их проводил? Или все получилось случайно, ведь в этот период численность Красной армии быстро росла, а с ней количество «зеленых» частей и неопытных командиров. Увы, объяснить провал Красной армии одним ростом ее рядов невозможно, а некоторые действия военного руководства вызывают изумление, переходящее в подозрение.
С марта 1941 года Сталин, а вскоре и его непосредственные подчиненные (Тимошенко, Жуков) стали действовать максимально противоречивым образом. Их действия можно объяснить стремлением и к нападению, и к обороне. Они поднимали в тылу дивизии и целые армии, выдвигали их к западной границе и в то же время делали все, чтобы уже имеющиеся войска в западных округах пребывали в состоянии расслабленности. Чтобы объяснить эти странности, исследователи написали тысячи страниц, обсосав каждый факт и фактик, но логически стройная картина происшедшего с финалом «внезапного нападения противника» не вытанцовывается. Какая-то квантовая механика получается! Доходит до абсурдных предположений: «Большая, страшная борьба кипела в голове самого главного человека Страны Советов, – уверяет автор. – Дураком он не был и не мог не понимать – что означает поток донесений, безостановочно множившихся в последние перед 22 июня часы. С другой стороны, очень не хотелось отрываться от любимого дела (подготовки к нанесению сокрушительного внезапного удара в спину своего берлинского конкурента), а опыт, личный практический опыт укреплял Сталина в мысли о том, что никто из людей не может, не посмеет противиться его воле»[5]. Ну да, мыла баба пол, да забыла про задранный подол, а тут Пахомыч входит… Попытка Солонина хоть как-то объяснить необъяснимое понятна, только разве похож Сталин не забывшуюся в трудах бабу? Вся его биография опровергает тезис, что он мог дать себя (пардон) «поиметь» в силу поглупления от радости занятия любимым делом – игрой в солдатики. Да и о каком ударе в спину берлинского конкурента могла идти речь, если поток донесений говорил о сосредоточении германской армии на границах с СССР?