Через месяц этим же рейсом Москва — Северный полюс — Америка проследовал и другой самолет, с летчиками Громовым, Юмашевым, Данилиным, но к тому времени льдина уже далеко отошла от полюса, так что и шума моторов не довелось услышать.
Полярное лето подходило к концу. Угасал полярный день. 10 сентября впервые пришлось зажечь керосиновую лампу. Зимовщики оделись потеплее, в зимние костюмы. Наконец солнце послало прощальный привет: наступила полярная ночь. В небе заиграло полярное сияние. В ясные дни появлялась на небе луна. В ее призрачном свете знакомые окрестности приобретали какой-то особенный, фантастический вид.
«Быстро несутся по светлому небу причудливые облака, — записывал в своем дневнике Ширшов. — Черными длинными языками вытягивались сугробы на застывшей белизне снега. Ребрами каких-то чудовищ выглядели мачты и воткнутые в снег лыжи».
От тепла керосиновой лампы начал таять лед на стенах палатки, и все же в ней было уютно. На дворе метет метель, но приходится выходить наружу, делать наблюдения. И так манит к себе огонек, что мерцает в иллюминаторе.
Тишина… Одиночество… Льдина двигается и двигается понемножку. Зимовщики делают свои ежедневные наблюдения, хотя пурга слепит глаза и тьма, кромешная тьма часто накрывает экспедицию. Все чаще становятся сжатия. Скорость движения нарастает. Края льдины погружаются в воду. Приходится необходимые вещи держать поближе к себе. Становится тревожно…
Скорость по-прежнему нарастает. Льдина уже просто несется, тринадцать километров в сутки — не шутка! И по пути она неуклонно уменьшается.
3 февраля впервые выглянуло солнце, как раз в это время морозец сковал льдину. Все повеселели. Старая палатка на гагачьем пуху порвалась, ее решили заменить снежным домиком — иглу. В новом домике было совсем сухо, и зимовщикам он показался сущим раем. Вот любопытно, как сама природа подсказывает людям лучший вид жилья. В Гренландии, где нет деревьев, эскимосы всегда строили иглу, иногда обширные и комфортабельные, этакие снежные дворцы, освещаемые жировыми лампами.
Через несколько дней зимовщики впервые увидели на горизонте горы. Гренландия! А еще немного спустя вахтенный Кренкель разбудил товарищей радостным возгласом: «Огонь! Огонь на горизонте!» То был спасительный мощный прожектор ледокольного парохода «Таймыр». Вместе с другим ледоколом, «Мурман», он давно уже покинул северный порт Мурманск, и оба они спешили на выручку к товарищам на дрейфующей льдине.
Полярная станция «Северный полюс-1», «СП-1», сделала свое замечательное дело.
С тех пор исследования высоких северных широт ведутся на дрейфующих льдинах. Люди теперь живут не в палатках, а в домиках со всеми удобствами, с лабораториями, с электрическим светом, так как ветряки заряжают аккумуляторы. Сколько уже насчитывается этих ССП? Много. Больше двух десятков. Именно на станции «Северный полюс» было сделано замечательное открытие, самое крупное из всех: подводный хребет, который получил название хребта Ломоносова. Может быть, пока пишется книга, мы услышим о новых открытиях. В добрый час!
Царь арктических пустынь
Один из членов царствующего дома северной арктической пустыни решил, что ему пора отправиться на охоту. В его царских закромах было пусто. Он сел на свою царственную яхту — на льдину — и отправился в плавание. Место, где сейчас вероятней всего он найдет больше дичи, ему было известно, и туда он держит курс!
Этот царь — белый медведь, огромный красивый зверь, его часто называют царем Арктики, потому что он здесь самый сильный, а раз так, то все ему подвластно. Он никого не боится, может быть, только человека с ружьем. Немало его собратьев пало жертвой этих странных существ, которые неизвестно зачем приходят в его владения и даже чувствуют себя в собственном его, медвежьем, царстве достаточно уверенно.
Царь арктической пустыни хорошо знает законы Арктики. Зимой и летом бродит он среди льдов и по ледяным островам, разыскивая добычу. Песцы? Нет, они, пожалуй, слишком для него малы. Другое дело — тюлень. Этот огромный зверь, если ветер дует не в его сторону, позволяет подойти к себе просто вплотную: он, бедняга, плохо видит.
Нансен часто рассказывал, как. тюлени подплывали к ним, когда они с Иогансеном ставили палатку у воды, и «пялили на них глаза». Наверное, потому, что мало были знакомы с человеком. Другое дело морж. У моржа довольно неприятные длинные клыки; медведь, во всяком случае, старается не связываться с ним, а то еще нарвешься на беду, распорет тебе живот!
Шкура отлично греет белого медведя. Боды он не боится, вряд ли она его промочит до кожи — слишком густой и теплый у него мех и много жиру. Путешествовать по своему царству медведь может куда хочет, главное — где больше поживы, корма. Ходит он пешком, плавает и на льдинах. Ни буря, ни ветер ему не страшны.
У белых медведиц жизнь немного иная, на них лежат серьезные обязанности матери семейства. На зиму они устраиваются где-нибудь прочно, на твердой земле, в хорошо замаскированной берлоге. В Арктике есть острова, которые шутя называют «родильными медвежьими домами». Больше всего их на Земле Франца-Иосифа, на острове Врангеля, Де-Лонга, на Северной Земле. В своем зимнем доме медведице тепло и спокойно, ее никто не потревожит. А в феврале появляются малыши — одно заглядение, какие они веселые, пушистые, ласковые.
Вначале медведица кормит их своим молоком. Самой-то приходится голодно, но что делать! Потом, в середине марта, она осторожно выводит пушистых озорников на волю; здесь для начала им можно дать поесть мох, вырыв его из-под снега. А в конце марта мать с детишками отправляется на дрейфующий лед, и тут. начинается школа жизни, полная беспокойства и опасности. Всего страшнее встреча с человеком. Фритьоф Нансен не только первоклассный ученый и смелый человек, но и отличный писатель. У него много в дневнике мастерски написанных сценок охоты на белых медведей. Мне запомнилась, пожалуй, больше других одна охота на медведицу и медвежат. У путешественников на пути к Шпицбергену плохо стало с продовольствием, и они очень ждали, когда наконец появится возможность пустить в ход свою ловкость и умение.
Раннее утро. Иогансен и Нансен завтракали. Неподалеку лежали два оставшихся в живых от всей упряжки пса. Медведица учуяла поживу — она была здорово голодна! — и стала подкрадываться к собакам. Они залаяли. Нансен быстро обернулся и неподалеку увидел громадного зверя. Не теряя времени, путешественники кинулись в палатку за ружьем. Первым выстрелом Нансен ранил медведицу. Зверь, круто повернувшись, побежал прочь. За ним вдогонку — Нансен, а за Нансеном — Иогансен. Это было великолепное состязание на скорость.
Вдруг путешественники увидели, как две головы с беспокойством выглядывают из-за тороса.
«То были двое медвежат, — вспоминает Нансен. — Они стояли на задних лапах и высматривали мать. Медведица шла к ним, пошатываясь и оставляя за собой кровавый след. Затем все трое, и мы за ними, побежали через полынью, и началась дикая погоня по торосам, полыньям, по ровному льду и по всякой чертовщине… Удивительная вещь охотничья горячка! Это все равно, что поджечь порох. Там, где при обычных условиях путник пробирается с трудом, медленно и осторожно, проваливаясь по колено в снег, останавливаясь в раздумье, не решаясь переправиться или перепрыгнуть, он, охваченный охотничьей горячкой, несется сломя голову, как по ровному гладкому полю. Медведица была тяжело ранена и, волоча переднюю лапу, бежала не очень быстро, но все же бежала, и мы с трудом поспевали за ней. Медвежата с беспокойством прыгали около матери, большей частью забегая вперед, как бы маня ее за собой. Они не могли понять, что с ней случилось. Время от времени все трое вдруг оборачивались на меня, и я изо всех сил бежал за ними вдогонку. Наконец медведица, взобравшись на высокий холм, повернулась ко мне боком и… упала… Медвежата, когда она свалилась, участливо поспешили к ней. Прямо жаль было глядеть, как они обнюхивали ее, толкали и убегали в отчаянии, не зная, что делать…»