«Невыразимо грустно было провожать эти последние родные лица, уносимые маленьким суденышком по широкой синей глади, — вспоминает Нансен. — Мне показалось даже, что по красивому лицу старика Арчера, стоявшего выпрямившись в лодке и кричавшего „виват“ „Фраму“ и нам, покатилась слеза. Ведь и ему этот корабль дорог. Я знаю, он в нем уверен. Мы отдали Арчеру первый салют из пушек „Фрама“ — высшая почесть, какую мы могли ему оказать.
Полный ход вперед. И вот в тихий, ясный день, в час, когда вечернее солнце озаряло землю, „Фрам“ направился в синеющую даль моря, чтобы получить свое первое крещение в его широкой зыби».
Экспедиция направлялась через Карское море, вечно забитое льдами, ей предстояло миновать мыс Челюскина и пройти вдоль берегов Сибири к Новосибирским островам.
«Фрам» настойчиво пробивался вперед, но иногда он задерживался, сталкиваясь с такими препятствиями, как «мертвая вода».
«Мы почти не двигались с места, — вспоминает Нансен, — благодаря мертвой воде. Судно точно увлекало за собой весь поверхностный слой моря. Мы имели случай заняться исследованием этого явления более тщательно, чем желали. Кажется, оно происходит исключительно там, где слой пресной воды лежит на соленой и увлекается кораблем… Различие в свойствах обоих слоев здесь так значительно, что мы черпали верхний слой для питья, а нижний настолько солон, что не годился даже для котлов… Мы поворачивали в разные стороны, кружили, но как только останавливали машину, так словно что-то тянуло корабль назад».
В конце концов это испытание преодолели. Но впереди ждало другое: мыс Челюскина. Обогнуть его было далеко не просто.
Вечером Нансен сидел в наблюдательной бочке, на верху мачты, и не сводил глаз с горизонта.
«Низменная, пустынная земля. Солнце давно село за морем, но вечернее небо грезило еще золотом и ярью.
Высоко над водой было уединенно и тихо. На бледнеющем небе ярко и печально мерцала звезда, одна-единственная, над самым мысом Челюскина. По мере того как мы шли дальше, мыс все отчетливей выдвигался на востоке, а звезда передвигалась вместе с нами, все время озаряя путь. Я не в силах был оторвать от нее взгляд. Она словно притягивала к себе, утешала, навевала спокойствие. Не моя ли это звезда? Не богиня ли это родного очага посылает улыбку, следит за нами? Много мыслей пронеслось в- голове, пока „Фрам“ в унылом ночном сумраке стремился к самому северному мысу Старого Света.
Под утро мы очутились напротив него. Повернули прямо к земле. И как раз при смене вахты, когда склянки пробили четыре, мы подняли судовой флаг и послали тремя пушечными зарядами громовой салют над морем. В тот же миг брызнули лучи солнца… Преграда, грозившая зимовкой у этого берега, раздалась. Путь был открыт».
22 сентября «Фрам» благополучно пристал к большой льдине на севере от Новосибирских островов, вмерз в нее, как и предполагалось, и вместе с ней начал свой трансарктический рейс. Судно великолепно выдерживало сжатия, легко выскальзывало кверху, хотя и было очень тяжело нагружено углем.
«Лед теснится и громоздится вокруг нас, — вспоминает Нансен, — ледяные глыбы поднимаются в целые стены, они напрягают все силы, чтобы стереть „Фрам“ в порошок. Шум постепенно нарастает и становится подобным звуку всех труб органа. Корабль трясется и дрожит, поднимаясь то толчками, то потихоньку. Но мы сидим в наших уютных каютах совершенно спокойно, даже не выходим наверх посмотреть на хаос… Приятно сознавать, что судно крепкое, другое уж давно было бы раздавлено».
Путешественники жили спокойно, много работали, делали многочисленные наблюдения и чувствовали себя совершенно как дома. Стол у них был прекрасный, вот только пива не хватило, но все сошлись на том, что это даже не худо, ведь от пива полнеют! А весы неумолимо показывали, что полярные путешественники прибывают в весе. Заменили его лимонным напитком и радовались!
Жили с такими удобствами, о которых в те времена путешественники, отправлявшиеся в плавание на далекий север, и не мечтали.
Ветряки при подходящем ветре заряжали аккумуляторы, так что обитатели «Фрама» пользовались электрическим освещением и лишь иногда, когда подолгу не бывало «мельничного ветра» — керосиновыми лампами.
Исследованиями под открытым небом занимались при любом морозе, даже свыше 40 градусов, хотя раньше считалось, что при такой температуре это невозможно.
Все было хорошо. Правда, иной раз сильная тоска охватывала по родным лицам, но жаркому лету, но зеленой траве и весело журчащим ручейкам… Но тут уже ничего не поделаешь. И все говорили, что они счастливы, живут без хлопот, без забот, делают свое интересное дело — чего же больше желать?
А Нансен? Был ли счастлив и он? Говорил — да. Но почему же у него на лбу между бровями залегла такая глубокая складка? Почему он часами мог сидеть у себя в уютной каюте, в кресле перед письменным столом, заваленным всякими графиками и различными картами, погруженный в глубокое раздумье? От этих раздумий ему вовсе не было весело. В чем же дело? Почему?
Как ни странно может показаться на первый взгляд, но причиной тому были очень важные, очень интересные открытия, сделанные экспедицией.
Раньше утверждали, что Ледовитый океан мелкий, что течения, которые увлекают льды с сибирским плавником, образуются пресными водами громадных сибирских рек.
А что оказалось на самом деле?
На самом деле измерения показали, что Ледовитый океан очень глубок. Лот — прибор для измерения глубин, пеньковый трос с грузом на конце, — никак не мог достигнуть дна. Товарищи Нансена шутили, что возле земной оси в земном шаре дырка, вот они и не могут нащупать дно.
Эти измерения дали еще один неожиданный результат. Оказалось, что верхний слой воды океана холоднее нижнего, того, что лежит на глубине от 200 до 600 метров. А еще ниже — снова холодный.
Этот более теплый промежуточный слой, раздумывал Нансен, пожалуй, не что иное, как ответвление Гольфстрима, который начинается во Флориде, у берегов Америки. Так оно и оказалось, и теперь мы называем его теплым Северо-Атлантическим течением.
Замечательные, крупные открытия! Они должны бы радовать сердце исследователя. Но тут примешивалось нечто такое, что омрачало радость. Свои расчеты дрейфа «Фрама» Нансен строил на том, что Ледовитый океан мелкий, что льды увлекают на запад воды сибирских рек. Теперь же, при такой глубине океана, на течения не приходится рассчитывать. Теперь вся надежда на ветер. А он не всегда бывает попутным.
И Нансен записал в своем дневнике:
«Воскресенье, 18 февраля 1894 года. Скучная история. По-прежнему дует северный ветер. В сентябре пребывали на 79° северной широты, а теперь — на 80°. Как выговаривается, так и пишется: один градус за пять месяцев. Если „Фрам“ и дальше будет двигаться с такой скоростью, то на полюс попадем через 45 или, скажем, через 50 месяцев, а через 90 или 100 достигнем 80° северной широты по ту сторону полюса с вероятным расчетом выбраться через один или два месяца из льда и вернуться на родину. В лучшем случае будем дома только через 8 лет, не раньше».
Тут было от чего приуныть.
Однако случалось и нечто утешительное. И тоже странное. Четыре дня дул северный ветер и отнес «Фрам» всего на 3° к югу. А слабые южные ветры за одни сутки передвинули корабль на 9° к северу. Разве это не удивительно? Нет, нет, что ни говорите, а не может обманывать ни тот же сибирский плавник, ни вещи с «Жаннеты». Значит, ошибка в расчетах не так уж велика.
Но вот к полюсу, по-видимому, все же не пройти, несет их южнее. И тут снова задача: как быть? Правда, дрейф «Фрама» с самого начала не был рассчитан на полюс, и не так уж это важно, в конце концов, пройдут они через точку, «вокруг которой все вертится», или нет! По сути дела, размышляет Нансен, полюс — это вопрос тщеславия. Пустяк по сравнению с тем, что они делают и что надеются сделать. И все же ученый должен был признаться, что «настолько глуп», что охотно пошел бы на полюс пешком, на собаках.
Чем дальше, тем больше Нансен думает о санном походе и наконец приходит к мысли, что должен, обязан пройти как можно дальше к северу. В этом он видит свой долг. И вырисовывается четкий план: он пойдет на собаках с одним спутником этой весной, когда «Фрам» будет примерно километрах в 700–750 от полюса. В спутники он решил пригласить лейтенанта, Иогансена. Они сойдут с корабля числа 20 февраля следующего года. Если все будет благополучно и путь окажется сносным, за 50 дней они достигнут заветной точки. Обратно пойдут лучше всего сразу на Шпицберген. Возможно, попадут и к Земле Франца-Иосифа, где должна была работать английская экспедиция. Разумеется, встретиться с ней — дело маловероятное, но с архипелага Земли Франца-Иосифа доберутся же они до Шпицбергена! А там часто ходят промысловые суда.