Все на свете имеет свое объяснение. В данном случае для нас особенно важно, что оба этих факта имеют одно объяснение: и легкость победы, и застой были уже заложены и обусловлены тенденциями развития экономики СССР.
Экономическая революция, заслугу осуществления которой сегодня приписывают себе все кому не лень, – миф. Новые экономические отношения вызрели в недрах советской экономики, и реформаторам оставалось лишь снять сухую кожуру со спелого ореха. Поэтому преобразования начались так легко.
Беды же вызваны тем, что ослепленные самомнением реформаторы стали кромсать орех ножом, пытаясь придать ему форму, рекомендованную учебниками по экономике для студентов старших курсов среднего американского университета.
Как ни парадоксально, но и ярые критики, и наиболее преданные апологеты советской экономической системы, по сути, видят в ней нечто вроде гомункулуса. Только первые оценивают его со знаком «минус», считая, что он «увел Россию с правильного пути», а вторые – со знаком «плюс», полагая, что он наставил ее на путь истинный. Мысль о том, что речь идет лишь о небольшом отрезке одной большой дороги, идущей сквозь века русской истории, не приходит в голову ни тем ни другим.
Что же мешает примирить советскую экономику с российской и в конечном счете с мировой экономикой, вписать ее в мировой экономический контекст?
Прежде всего полное непонимание природы государственной собственности в СССР. Критики советского режима стали жертвами советской же пропаганды. И сегодня никто не сомневается, что в СССР существовала особая, ни на что не похожая социалистическая собственность, являющаяся антиподом собственности капиталистической и вообще частной. На этом противопоставлении строится вся философия реформ, суть которой сводится к тому, чтобы как можно быстрее обеспечить преодоление «патологического отклонения» от экономической нормы, каким была советская командно-административная экономика, отрицающая принцип частной собственности.
В России возобладало примитивное, обывательское представление о собственности, отождествляющее ее с простым обладанием. Для обывателя частная собственность неизменна. В реальности же институт частной собственности развивается вместе с обществом, и Россия здесь не исключение. Внешнее выражение права собственности во все времена сводится к римской триаде: владение, пользование, распоряжение. Но проявления данного права меняются от эпохи к эпохе и определяются его конкретно-историческим содержанием. Изнутри отношения собственности напоминают магический кристалл, в котором в концентрированном виде отражаются все другие общественные связи и отношения.
В каждую конкретную эпоху в каждом данном обществе люди по-своему владеют, пользуются и распоряжаются имуществом. Не в последнюю очередь это зависит от характера самого имущества. Есть существенная разница, например, в условиях владения, пользования и распоряжения инвентарем древнего пахаря и акциями современного аграрного предприятия. Здесь разные степени свободы и ограничений, разные механизмы реализации права и разрешения споров. Исторически отношения собственности постоянно усложняются, причем процесс этот происходит скачкообразно, через перерывы постепенности, создание качественно различающихся между собой типов частной собственности, как правило привязанных к тому или иному способу производства.
Общепризнанной особенностью российской экономики досоветского периода была многоукладность. На эту особенность обращали внимание многие, в том числе Ленин в своем «Развитии капитализма в России». Суть многоукладности заключалась в том, что новые, более сложные формы частной собственности появлялись не вместо старых, а рядом с ними. Такое положение вещей во многом соответствовало описанным выше особенностям развития русской культуры в целом с ее вечными полутонами и полурешениями. Поэтому к концу XX века русская экономика напоминала антикварную лавку, где на одной полке можно было найти мотыгу славянского пахаря, косу некрасовского крестьянина и топор, которым чеховские герои вырубали вишневый сад.
Новые формы собственности с трудом отвоевывали себе экономическое пространство, осваивая углы, не занятые старыми формами. По их многообразию, как по кольцам на срезе дерева, можно было проследить логику эволюции экономики России. Ничего сверхъестественного в этой логике обнаружить не удастся. Развитие шло от примитивных форм собственности к более сложным. Только на Западе старые формы постепенно уходили в небытие под напором новых, а российская экономика представляла собой своеобразный музей под открытым небом, где по краям необъятного поля патриархальной собственности неолитического землепашца ютились делянки помещичьих латифундий и крестьянских хозяйств, заводи торгово-спекулятивного капитала и крохотные островки вполне современных (по тому времени) капиталистических предприятий.