Если герцогу и случается совершать поступки, которые выходят за рамки принятых в высшем обществе приличий, герцог обязан вести себя так, словно верхом неприличия было бы не поступать так, как поступил он. В таком случае высшее общество сочтет поведение герцога безукоризненно приличным и единственно правильным.
Глава 3
Дверь захлопнулась за ними, за ними всеми, и он остался один на один с вопросом: что же он, прости господи, только что сделал? Хотя Маркус знал ответ на этот вопрос, ведь так? Он приютил, по крайней мере на время, у себя в доме свою незаконнорожденную дочь, мать которой на днях скоропостижно скончалась. И он не просто предоставил своей дочери кров и стол, но даже нанял для нее гувернантку.
Немногие из аристократов его ранга, оказавшись в такой же ситуации, поступили бы так же. Даже для английских джентльменов с высокими моральными принципами такой поступок является далеко не типичным, что уж говорить о моральных разложенцах вроде него, Маркуса, прожигающих жизнь в пьяных кутежах.
Впрочем, джентльмен с высокими моральными принципами едва ли оказался бы в схожей ситуации. Во-первых, если у кого-то из истинных джентльменов и имеется дочь, то она, как правило, законная и, как следствие, к ней прилагается мать, приходящаяся джентльмену законной женой, которая и занимается наймом гувернантки. А что касается тех отщепенцев, для которых законы морали не писаны, то у них, конечно, могут быть незаконные дети. Но с точки зрения буквы закона незаконный отпрыск не требует признания, а тем более гувернантки.
Кстати, о гувернантке. Хорошо все-таки, что он не обременен женой. Что-то есть в этой гувернантке такое, за душу берущее, – ощущения были почти такими же необычными и острыми, как тогда, когда он впервые увидел Роуз.
Или, возможно, он просто устал.
Двадцать четыре часа назад он был озабочен единственной проблемой – и самой на тот момент главной: кого из двух его закадычных приятелей, Коллинза или Смитфилда, назначить своим лучшим другом. Эта дилемма до сих пор не была решена, но он склонялся в пользу Смитфилда, поскольку Коллинз съел последний кусок ростбифа – что неприлично, и имел дерзость задать вопрос герцогу – что непозволительно.
Смитфилду в упрек он мог поставить только храп.
Но сейчас у Маркуса появился ребенок. Ребенок, за которого он отвечает. В то время как он не вполне уверен в том, что этот ребенок от него. Как бы там ни было, он не позволит такого рода сомнениям увести его с верного курса. На этот раз он поступит как истинный джентльмен. Раз в жизни, но он поступит по совести. До сих пор обладание титулом не вызывало в нем никаких положительных эмоций. Ничего, кроме презрения к титулу и к себе. И, само собой, он никак не использовал возможности, что предоставлял ему герцогский титул. Но, будучи герцогом, он может изменить жизнь этой девочки к лучшему, ведь так? Тем не менее Маркус слишком хорошо понимал, что одному ему не справиться.
И потому он нашел для нее гувернантку. Гувернантку, которая не боялась ему возражать, чего никто не осмеливался делать с тех самых пор, как он стал герцогом, а может, и с более ранней поры. Он точно не помнил.
Гувернантку, которая застыла, словно каменное изваяние, когда он спросил ее о рекомендательных письмах; чьи щеки пылали, когда он говорил с ней. Гувернантку, одетую в платье, для описания которого у него не было ни одного хорошего слова. Лучшее, что можно о нем сказать, это то, что оно сшито из ткани.
Гувернантку, которая его зацепила.
Гувернантку, которая заставила его закрыть глаза на отсутствие у нее рекомендаций, на ее досадную привычку краснеть, на поношенное платье. Гувернантку, которая вопреки всему вышеперечисленному пробудила в нем желание узнать, раскраснеются ли ее щеки, когда он ее поцелует; разрумянится ли она, если он отважится разведать, какие изгибы скрываются под ее одеждой. И еще ему бы очень хотелось услышать, что она будет говорить, если он добьется того, чтобы она все время говорила ему то, что думает.
Маркусу не составило никакого труда догадаться о том, что мисс Лили намеренно выставляет себя серой мышкой. Ее роскошные густые волосы цвета самого вкусного шоколада были стянуты в тугой узел, но несколько прядей выбились из плена, придавая ей соблазнительно растрепанный вид. Глаза у нее были зелено-карими, но они меняли цвет в зависимости от владевших ею эмоций. К примеру, когда щеки ее заливались особенно густым румянцем, глаза ее темнели. А вот в тот момент, когда она увидела свою новую воспитанницу, глаза ее – и он мог в этом поклясться – сделались почти золотистыми. Что касается ее форм, то талия у нее узкая, точеная, а грудь…