Нет. Ни в коем случае. Его вполне устраивали выпивка и азартные игры.
Воодушевленный принятым решением, Маркус направился к передвижному столику с запасами бренди. Бокалов не было. Он смутно помнил, что заходил сюда накануне ночью за бокалами для себя и своих друзей. Пожав плечами, он поднес бутылку к губам. И как раз в этот момент дверь распахнулась и в комнату решительно вошла его только что нанятая гувернантка. Она воплощала собой оскорбленную добродетель и смотрела на него с праведным осуждением.
Значит, она пришла не затем, чтобы помочь ему преуспеть в амурных делах. А жаль.
– Ваша светлость, я пришла, чтобы… – сказала целомудренная гувернантка, сжав соединенные перед грудью ладони в молитвенном жесте. И тут осуждение в ее глазах сменилось досадой. – Да ради бога, пейте уже!
Поскольку она застала Маркуса врасплох, бутылка все еще была запрокинута дном вверх, но губы его сомкнулись и зажали отверстие в горлышке, из-за чего жидкость не могла попасть ему в горло.
При словах «пейте уже» он открыл рот, и приятно обжигающая жидкость – в отличие от неприятно едкого тона его только что нанятой гувернантки – потекла вниз по пищеводу, плюхнулась на дно желудка и растеклась уютным теплом.
С некоторым запозданием Маркусу пришло в голову, что привычка пить бренди прямо из горлышка не характеризует его как респектабельного джентльмена и тем более как ответственного родителя. Однако с учетом непродолжительности знакомства как с той, так и с другой ролью, он не так уж плохо справлялся с обеими. Питье из горлышка не в счет.
После того как Маркус поставил допитую бутылку на приставной столик, у него появилась возможность лучше рассмотреть ту, что застала его за распитием бренди из горлышка.
Строгая прическа, нахмуренный лоб, изношенный наряд неудачного цвета. Стоит ли удивляться, что у нее такой кислый вид? Интересно, насколько сильно ее преобразит смех? Или, на худой конец, улыбка? И насколько трудно было бы ее рассмешить или хотя бы заставить улыбнуться? Ответственный родитель – а Маркус уже видел себя таковым – не допустит, чтобы его ребенок рос в обстановке угрюмой мрачности. Ребенку нужен свет, свежий воздух и хорошее настроение. Значит, та, которая будет воспитывать его дочь, должна уметь смеяться. И он научит ее это делать. Не научит, так заставит. Она будет смеяться по его приказу – приказу герцога Резерфорда. Или не будет?
Что-то подсказывало Маркусу, что эта гувернантка, если и знакома с правилами субординации, не считает зазорным их нарушать.
– Мисс… – Проклятье, он забыл, как ее зовут.
– Лили, – подсказала она. Лили, ну конечно. Две юные девы, два цветка, а он при них садовником. Хотя Маркус видел в Лили скорее женщину, чем деву. Этот цветок – его садовая лилия – уже вполне созрел. Мисс Лили явно перешагнула порог совершеннолетия и обладала весьма аппетитными женственными формами, которые невозможно скрыть ни под одним нарядом, даже под тем, что был на ней.
– Лили, – повторил он. – Чего вы хотите? – Он не желал прибегать к самым крайним мерам: тон его был лишь в меру уничижительным. Если начистоту, он выбрал этот высокомерный тон по привычке, поскольку именно этот тон оказался наиболее результативным. Из всех многочисленных интонационных вариаций Маркус широко пользовался только самыми эффективными. То есть теми, что приводили к получению желаемого результата с наименьшими усилиями и в кратчайшие сроки. Так было еще до того, как ему достался герцогский титул. А герцогу иные вариации тона вообще не нужны.
Или не были нужны до этой минуты.
– Я здесь, ваша светлость, – процедила мисс Лили, – чтобы поговорить с вами о ребенке. О Роуз, – добавила она уже благодушно. Когда она произносила имя девочки, изменился не один лишь тон ее голоса, но и выражение ее лица и даже цвет глаз. Черты ее словно сделались мягче, а в глазах появился особый мягкий золотистый свет. Маркус так увлекся наблюдением за происходящими с ней переменами, что забыл, зачем она здесь. Мисс Лили удивительно, волшебно похорошела. Она превращалась в настоящую красавицу, когда забывала уродовать свое лицо лимоннокислой миной. И фигура у нее чудная – точеная, с крутыми, но не слишком изгибами. Ее формы будили воображение – так манят морехода неизведанные берега. Маркуса так и тянуло поскорее пуститься в опасное плавание, чтобы, добравшись до вожделенной неизведанной земли, как можно подробнее изучить ее береговую линию и ландшафт.
Но, увы, какими бы заманчивыми ни казались очертания дальних берегов, Маркус не пал настолько низко, чтобы добиваться благосклонности гувернантки своей дочери.