Как писать в XXI веке?

Никак. Не будет вам здесь снежники, потому что ваш фрактал в нее не влезет.

Ровно по этой причине мой «Джем» стал романом-калейдоскопом, что описано в этой главе выше: это многомерный мир, который надо читать не линейной логикой — «происходит то, потом это и наконец то, что обещано», а расширенным сознанием — через образы, которые «не в слове, а только в связи слов, вблизи и выше их».

Фрактальное построение большой вещи из малой формы

Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Если он гореть не будет —
Кто тогда рассеет тьму?

Назым Хикмет, поэма «Как Керем»

У писательницы сказок были сюжеты, много и разные. Но мы сфокусировались не на них, а на исследовании природы и смысла сказочного пространства с его фривольными феями и недогадливыми колдунами из разных миров, замаскированными хранителями-коммерсантами и смышлеными девочками-сиротками, а также роботами, говорящими птицами и прочей нечистью, свободно или с трудом перемещающейся между полупроницаемыми мирами с их малопонятными автору законами.

Какая уж тут, к черту, таблица? Тут нейронные сети, уж как они там у нас в мозгу работают, и фрактальное изображение для простоты отражения идей. «И вот тогда — из слез, из темноты, из бедного невежества былого, друзей моих прекрасные черты, появятся и растворятся снова», — писала Белла Ахмадулина. Однако автору тут важно, что, появившись, они могут быть записаны. Мы стали видеть, слышать, чувствовать, ощущать эти миры, эти леса, облака, запахи и звуки, смыслы и обертоны. И за три дня (!) у сказочницы наконец-то сложилась до конца главная из трех незаконченных вещей. И у меня сложилось два стихотворения, парой — о двух взаимосвязанных и весьма крутых героях, которыми я болею уже лет десять, и ни разу о них не писала.

Каждая из нас разомкнула авторский круг одиночества, сказала я тогда. И вспомнила начало стихотворения Ахмадулиной про то, как «из бедного невежества» возникают друзья:

О, одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

Вот когда исследование «приснившегося» вам мира будет достаточно внимательным, непредвзятым и бережным, то ваши герои и сюжеты появятся из темноты именно так, и сам Бог поведет вас по коридорам этого сложного мира, а вы просто запишете то, что увидите. Это и делает настоящий писатель в конце концов, после вникания в суть своих видений. А дальше — просто вопрос связного построения повествования и его редактуры — по правилам, изложенным в предыдущих главах.

Если же в этот момент вы начнете насиловать увиденный мир по сценарию «снежники», который велит написать на страничку (имя героя с историей его жизни одним предложением, цель и глубинный мотив героя, конфликт и прозрение, обеспечивающее узловой момент истории, и ключевые события на абзац), то с вами будет то же, что с моей писательницей: открывшийся вам из темноты мир закроется, и вы снова не закончите вещь.

Я не говорю, что никакую вещь нельзя написать по методу снежинки. Линейную — можно. Я говорю, что мир давно уже сложней нелинейного, фрактального, нейронного — и надо соответствовать этой сложности. А для этого надо менять форму мышления. Хотя бы «на цыпочки в твоем лесу, на том конце замедленного жеста».