Я покраснела. Адам познакомился с моим отцом, когда я привезла его во Флориду на День Благодарения. Мой отец всё время игнорировал Адама, вместо этого жалуясь на своих жильцов и крича на телевизор. Когда я попыталась заговорить о нашей помолвке, отец прервал меня. Сменив тему, он спросил, не думала ли я больше о юридической школе, и когда я сказала «нет», он начал с Адама, сообщив ему, что его «латиноамериканское происхождение» подразумевает, что он поступит в любую юридическую школу, которую захочет. Годы спустя я все еще съеживалась от воспоминаний.
— Что ты преподаешь? — По всей видимости, Адам решил сменить тему.
— Стандартно, — пробормотала я. — Остин, Бронте, Гаскелл, Элиот и некоторые другие, менее известные писатели.
Адам одобрительно кивал в знак осведомленности. Он вдруг усмехнулся, походя на мальчика, которого я помнила с колледжа.
— Помнишь, как ты ходила на те лекции с доктором Расселом на первом курсе, где она задавала роман в неделю, и тебе приходилось читать ночами, чтобы не отстать?
— Не напоминай мне. — Засмеялась я, удивляясь тому, насколько естественно и приятно протекало наше общение. — Я обещаю, что не буду так жестока к своим ученикам, хотя они все еще любят жаловаться на нагрузку по чтению.
— Еще бы, — хмыкнул Адам. — Вообще, это отличный план. Я бы хотел сам походить на подобные занятия.
— Ты всегда можешь заглянуть ко мне, — предложила я, удивляясь своей смелости.
— Может и зайду. Тебе придется прислать мне список для чтения. Что ты даешь из Остин?
— В этом семестре я преподаю «Доводы рассудка». — Я почувствовала, как теплеет мое лицо. Адам тоже, казалось, вдруг смутился.
— Твой любимый роман, — пробормотал он.
— Ха-ха, да. Я удивлена, что ты все еще помнишь.
— Конечно помню, — Адам приподнял бровь. — Как я мог забыть? Это по-прежнему твой любимый роман?
— Думаю, да. — Я почувствовала себя почти пристыженной. Он, должно быть, удивляется, как кто-то еще может быть так глупо предан двухсотлетней книге.
— Это здорово. — Его голос опустился почти до шёпота. — Должно быть, это замечательно — учить тому, что любишь сам. Я рад за тебя. Кажется, у тебя все хорошо. — Он помолчал, словно не зная, стоит ли продолжать. — Я много думал, — снова начал он, — о том, что случилось тогда.
— Энн! Куда ты ушла? Смотри, кого я нашел!
Ларри, шатаясь, шел к нам, таща за собой слегка ошеломленного Рика Чейзена.
— Рик! Не знала, что Вы уже в городе! — Не скрыла я своего удивления.
— Только что приехал. — Он поцеловал меня в щёку. — Рад снова видеть Вас, Энн.
— Я узнал его по авторской фотографии! — Не унимался Ларри. — Президент Мартинес, это Рик Чейзен. Он наш новый приглашенный преподаватель. Это настоящий прорыв для нас.
— Приятно познакомиться, — сказал Адам, протягивая руку Рику для пожатия.
— Мы уже встречались, — многозначительно произнёс Рик. — В Хьюстоне.
— Верно, — подтвердил Адам.
— Рик только что выиграл Букеровскую премию, — поведала я. — На днях он читал лекцию в Хантингтоне, зал был переполнен.
— Поздравляю. — Сдержанно улыбнулся Адам. Он посмотрел через двор, где Тиффани размахивала руками. — Мне очень жаль, но, похоже, меня вызывают. Прошу меня извинить.
Когда он уходил, Ларри наклонился к Рику.
— Значит, вы знали президента Мартинеса в Хьюстоне? Когда он был проректором?
— Да, мы знали друг друга, — подтвердил Рик, тщательно подбирая слова. — Вернее, мы знали друг о друге. Он сложный парень.
— Что ты имеешь в виду? — Поинтересовалась я. Он говорил так, словно знал что-то об Адаме, но не хотел говорить.
— Ты же знаешь, как это бывает. Он управленец — довольно серьезный и жесткий. Преподаватели с ним не ладили. Я был одним из лидеров Союза и могу вам сказать, что мы не сходились во взглядах. Он был бюрократом. Там хотели ограничить академическую свободу, плюс — урезать наши льготы.
— Ну и ну. — Ларри тихо присвистнул. — Весьма интересно. Должен признаться, я немного удивлен. Из того, что я видел до сих пор, он кажется настоящим интеллектуалом. Мы только что заглянули в его библиотеку, и позвольте мне сказать вам, что за это стоит умереть.
— Пусть это вас не обманывает, — рассмеялся Рик. — Просто потому, что у кого-то есть много книг, это не значит, что они действительно заботятся о чтении и письме. Иногда они просто хотят, чтобы люди думали, что им не всё равно. Но для него это всё на втором плане. Он не заботится о «гуманистических ценностях» или о том, что он еще проповедует. Поверьте — он хочет акционировать университет, сделать его более прибыльным и менее доступным.