Утёс и тьма были уже очень близко. Я понимал, что, если немедленно не остановлюсь, рухну вниз. В последний раз я попытался упасть ничком и снова приземлился благополучно и продолжал бег.
На полной скорости я подбежал к обрыву, врезался в темноту и полетел в свободном падении.
Сперва было не так уж темно. Я видел деревца, росшие из скалы, и, падая, цеплялся за них. Несколько раз мне удавалось зацепиться за ветку, но каждый раз ветка обламывалась: я был тяжёл и летел с большой скоростью. Однажды я ухватился обеими руками за очень толстую ветвь. Дерево накренилось. Я слышал, как корни разрываются один за другим, и, когда лопнул последний, я полетел с обрыва вниз вместе с деревом. Тьма сгущалась вокруг. День и солнце оставались сзади, в полях перед далёким верхним краем утёса. Перед моими открытыми глазами тёмно-серая темнота переходила в чёрную, чёрная в непроглядную, а непроглядная сконденсировалась в текучую черноту. Я трогал её пальцами, но не видел. Я падал, падал, и в этой текучей черноте нечего было делать, не о чем думать, не о чем беспокоиться, потому что я падал сквозь черноту. Незачем. Бесполезно.
— Ну вот, — послышался женский голос. — Сегодня вам с утра лучше. Гораздо лучше.
— Здравствуйте, сестра.
— Здравствуйте. Мы думали, вы так и не придёте в сознание.
— Где я?
— В госпитале, в Александрии.
— Сколько я здесь?
— Четыре дня.
— Сколько времени? Почему я ничего не вижу?
Судя по звуку шагов, она подошла ко мне.
— Мы просто наложили вам на глаза повязку.
— Надолго?
— Нет-нет. Не волнуйтесь. У вас всё хорошо. Вам так повезло!
Я поднёс пальцы к лицу, но не нащупал кожу. Под пальцами было что-то другое.
— Что у меня с лицом?
Она подошла к койке и положила мне руку на плечо.
— Вам больше не надо разговаривать. Вам вообще нельзя разговаривать. От разговоров вам станет хуже. Лежите спокойно и не тревожьтесь. У вас всё хорошо.
Её шаги удалялись. Открылась и закрылась дверь.
— Сестра, — позвал я. — Сестра!
Но она вышла из палаты.