- Чо не знаешь-та? - с вызовом спрашивает он.
- Часов нет, - мямлю я.
- Лошара, еба, - заключает он и отворачивается обратно.
Мои щеки горят от злости. Я смотрю на свои руки, сжатые в кулаки, побелевшие от напряжения. Над сухожилиями вспухли вены, похожие на червей, грызущих меня изнутри, ползающих под кожей, пульсирующих.
Гандоны. Уебки. Убить вас.
И все-таки, почему я не могу их убить прямо сейчас. Я могу.
Мои кулаки сжимаются еще сильнее, я тупо и слепо смотрю в окно.
Я представляю, как снова и снова опускаю молоток на лицо этого ублюдка, уже превратившееся в месиво, в кашу, с торчащими из сломанной челюсти осколками зубов, опускаю истерично, злобно, с громкими выдохами, почти всхлипами. Глаза застилает яростный туман. Живот сводит злобное возбуждение.
Автобус замедляется, останавливается. Продолжая бросаться матами, гопники встают и идут к выходу. Первый на ходу сосет бутылку, закинув голову. Уже почти выйдя из автобуса, здоровяк оглядывается на меня и смотрит прямо мне в глаза. Я снова отвожу взгляд.
Когда автобус снова трогается, я встаю, задевая спящего рядом Леху, и иду к водителю.
- Выходишь что ли? - недовольно спрашивает он, заметив меня.
- Нет.
- Тогда что встал? - грубо бросает он.
Уебок. Что он так хочет меня выкинуть?
- Парк скоро?
- Скоро, - бурчит под нос водитель.
Сев на место, я задумываюсь о тех гопниках. Интересно, что думают их матери о своих сыночках?
Я представляю себе двух маленьких детишек. Светловолосых, и волосы их превращены в нимб ярким солнечным светом. Дети - клевые. В них нет злости, агрессии, они чисты. Они еще не успели навредить кому-нибудь, сделать больно. Они ни в чем не виновны. На них еще не свалилась будничная тяжесть, превратив их в брюзжащих неудачников. Они счастливы. Могли ли эти гопники, а ведь они тоже когда-то были маленькими и милыми, представить, что вырастут в это? Не думаю, что у них хватило бы мозгов представить себе хоть что-нибудь. А что теперь думают о них родители? Наверное, у них сердце кровью обливается. Если они не такие же быдланы. Как больно должно быть для матери смотреть на то, как ее любимый и самый лучший сынок превратился в отброс жизни. Представьте себе, что ваш ребенок загремел в тюрьму. Что вы чувствуете?
Я вспоминаю маленького себя. Я пытаюсь понять, как я стал самим собой. Я всегда был добрым, ласковым ребенком. Я любил родителей. Потом, конечно, я не раз расстраивал их, но... Думаю, я был правильно воспитан. Может, я не умен, не талантлив, не уверен в себе, зато я не какой-нибудь наркоман, валяющийся в подъезде с пустым взглядом. Я никогда не заявлялся домой пьяным. Я даже не курю.
Думаю, родители могут мной гордиться.
Но все-таки, как я стал таким? И когда? Как тот я превратился в меня настоящего?
Не знаю. Я этого даже не заметил, все просто прошло.
Я даже не заметил, что повзрослел, что стал другим.
Возможно, мне чуждо самопознание, но я никогда не вспоминал свое прошлое. И никогда не представлял свое будущее. Честно говоря, я не могу представить, что со мной будет дальше. То есть, представить-то могу, но поверить в это... Я не могу поверить, что буду другим, я не могу поверить, что у меня вообще есть какое-то будущее. Честно говоря, вся моя жизнь представляется мне просто каким-то фильмом. И я здесь далеко не режиссер. И не сценарист. Просто актер, который плохо выучил сценарий. Я смотрю на себя со стороны, сквозь туман. Я не отдаю себе отчета в своих действиях. Меня словно ведут за руку. Я не могу объяснить, почему я делаю то, или это. Для меня существует только настоящий момент. Но ведь «умные действуют по вдохновению, как Бог на душу положит», нет? Проблема в том, кто положит на душу мне. Бог ли?
Меня это бесит. Моя душа - моя. Я хочу управлять собой. И буду. Никто не посмеет мне приказывать. Я - единственный сценарист.
Дождь продолжает меланхолично стучать в окно. Капли на стекле как будто наполнены теплым фонарным светом изнутри. Они по диагонали стекают вниз, оставляя на запотевшем стекле прозрачные следы.
Нас обгоняет другой автобус. В нем сидят три или четыре человека. Куда они едут? У меня появляется какое-то странное чувство раздвоенности. Я как будто пытаюсь влезть в их тела, посмотреть их глазами. Допустим, я девушка из того автобуса. Я сижу в таком же желтом свете, уютном (а вдруг ей он не кажется таким?) свете, а на моих (ее) коленях лежит книга. Она тоже куда-то спешит, у нее тоже какие-то проблемы. Но обычно я не обращаю на это внимание. Я слабо представляю себе жизнь других людей. Я не могу ее понять. Если я главный актер в этом фильме, то все другие - статисты. Роли второго плана. Я не могу принять того, что вселенная не крутится вокруг меня. Она вообще не крутится вокруг кого-то. И это доставляет мне дискомфорт. Странный интеллектуальный зуд, приносимый попытками осмыслить жизнь не только свою, но и других. Это похоже на расщепление миров: ты думаешь, что весь мир - для тебя, кто-то думает, что для него, и получается, что у каждого свой мир.