Можно ли влюбиться в женщину из-за ее манеры подтягивать бретельку платья? Неужели хитросплетение случайностей, именуемое любовью, может начаться с такого пустяка? Тем не менее, пока мы сидели и болтали, я нетерпеливо, чуть ли не жадно, ожидал повторения этого жеста. И вот еще что: казалось, Ясмин кого-то мне напоминает. Но я не относился к этому всерьез, потому что такое уже было, когда я познакомился с Фэй. Хитрость природы, фокус-покус, фантом. Ты чувствуешь, что знал ее в какой-то другой жизни; что всегда ждал, когда она займет в твоем мире надлежащее место, словно недостающий элемент головоломки или пропущенный аккорд. Видишь это по ее глазам: по сокращению зрачков или блеску радужки. Ты узнаешь ее, как старую знакомую, и в то же время совсем не знаешь; ты убежден, что дело тут не в чудовищной биологической случайности; нет, это судьба, что-то вроде духовного воссоединения, второго рождения, озарения или парада планет.
Все это происки коварного беса влюбчивости. Номер пятьсот шестьдесят семь по каталогу Гудриджа. Почти каждый становится его жертвой хоть раз в жизни, а иные болваны — неоднократно. (И не вводите себя во искушение, приписывая какое-то особое значение порядковому номеру, иначе рискуете пасть жертвой беса нумерологии, который плетет свою зловещую паутину из банальных совпадений.)
Я не верю в любовь с первого взгляда. По-моему, первым нас всегда одолевает влечение, а уж потом, после секса, мы либо деремся за любовь, либо отступаем. Под этим я подразумеваю, что любовь не сдается без боя. Под этим я подразумеваю, что четыре бокала вина подействовали на меня сильнее обычного и мои мысли приняли опасное направление.
Главным образом я думал вот что: не дай бог, это перерастет в роман, в моем-то возрасте. Что угодно, только не это; вот уж точно курам на смех. Да и вообще, я ведь отлучен от любви. У меня от нее прививка.
— Сколько тебе лет? — спросил я у Ясмин.
— Двадцать девять. Но в душе я старше. Мудрее.
— И как же ты обрела эту мудрость?
Ах, она снова это сделала: чуть-чуть подтянула бретельку, обводя взглядом пустеющий паб. Обеденный перерыв закончился, и почти все разбрелись по своим делам, в отличие от меня, увязшего, словно муха в ложке меда.
— Как ты думаешь, — спросила Ясмин, — может так быть, чтобы человек прожил целую жизнь — скажем, прошел войну, не раз влюблялся, видел, как одна власть сменяется другой, — а в итоге умер, так и не став мудрее?
— Конечно. Всякое бывает.
Вот в чем штука: мы о чем только не болтали, но как бы понарошку. Просто колебали воздух. Чуть ли не песенки распевали. Искали точки соприкосновения. Обменивались бородатыми анекдотами. Все это не имело никакого значения. После шестого бокала вина — а может, пятого или седьмого? — в пабе не оставалось никого, кроме нас и персонала. Мы сидели, забившись в уголок. Изящная бледная рука Ясмин по-прежнему покоилась на столе. Как и моя; кончики наших пальцев разделяла всего лишь пара сантиметров. И все же этот зазор между ними был пропастью, скалистой пустыней. Я знал, что, подобно супергерою, могу преодолеть ее одним прыжком. Но так же хорошо я знал, что не должен этого делать. Нельзя.
Спотыкаясь, я побрел в заднюю часть паба, в сортир. Вымыл руки, ополоснул лицо холодной водой. Постоял пару минут, разглядывая себя в зеркале. Почему-то задумался о том, как бы все это выглядело в глазах Штына и Даймонда Джеза, или моей секретарши Вэл, или, прости господи, Фэй и моих детей.
— А что такого? — Ну вот, совсем уже крыша поехала: заговорил с зеркалом так, будто действительно спорил с человеком, который в нем отражался. — Мы просто посидели и выпили чуток вина, делов-то!
Это выдающееся выступление самозащиты прервал заглянувший в уборную бармен. Судя по взгляду, которым он наградил меня, прежде чем скрыться в кабинке, он все слышал. Я сделал вид, будто просто бурчал себе под нос что-то дэт-металлическое, вроде того, что мой сын слушает у себя в комнате, выкрутив громкость на максимум. Не думаю, что бармен на это купился.
Разумеется, ничего такого. Подумаешь, выпил вина с чудаковатой, бойкой молодой особой, о которой почти ничего не знаю. Я взял себя в руки и вернулся в бар.
— Я уж решила, что ты меня бросил, — спокойно сказала она.
— Я бы так не сделал.
Потому что это всерьез. Даже слишком. Я уже чувствовал, как на меня несется земля. Пора было выходить из штопора. Я откинулся на стуле и посмотрел на часы.
Она ощутила, что поводья ослабли, и завела разговор о телевидении. Возможно, мол, ей это померещилось, но вроде бы вчера мое лицо мелькнуло в вечерних новостях. У ограды Букингемского дворца.