— Какие стихи ты хочешь? — сухо спросил я. — Азиато-гейские или гейско-азиатские?
— Неплохо бы что-то повеселей. А то, судя по нынешним, я какой-то… унылый печалец.
Я посмотрел на него с укоризной. Вот в чем беда этой затеи: чем больше веса он набирал в поэтических кругах, тем сложнее становилось прекратить это. А Джез в этих кругах знал всех и каждого. Именно он свел меня с Эллисом — незадолго до этого без-пяти-минут-придворный-поэт тиснул в какой-то литературной газетке блистательный, искрометный обзор Джезова творчества. Эллис даже предложил мне — пардон, Джезу — написать хвалебный отзыв для обложки моего/его/нашего сборника, который издательство «Колд-Чизел» планировало выпустить в этом году. Эллис назвал себя большим поклонником Джеза и пригласил его на ужин; тогда-то Джез и выяснил, что Эллиса интересуют антикварные книги, благодаря чему с ним познакомился я.
Раз уж я снова оказался в «Красном клубе» и вспомнил об Эллисе, мои мысли естественным образом перешли к Ясмин. Я хотел быть рядом с ней. Просто болтать о чем-нибудь. Я чувствовал, что могу рассказать ей все. О фальшивых книгах и подложной поэзии; о паранойе, которой таким жуликам, как мы, никак не миновать; о затравленном футболисте; о Фэй и детях; о бесах и о том, с чего все это началось.
Джез что-то бубнил, но его голос напоминал вещание радиостанции, боровшейся за свой диапазон: то прорывался, то пропадал. Я оглядел набухшие красные стены. Казалось, они вздулись сеточкой вен и слегка подергивались, словно гигантская гортань. У меня возникло жуткое видение: будто и я, и все прочие люди в клубе — кусочки блевотины в пульсирующей от рвотных спазм глотке пьяного беса.
— Ох, да на тебе лица нет, — сказал Джез. — Ты же не собираешься здесь блевануть? Осторожней!
ГЛАВА 17
Уж и не знаю, шпионы у нее, что ли, но рано или поздно Фэй становится известно все. В смысле, досконально. Она позвонила мне в тот же вечер, когда я осрамился, побив рекорд по рвотометанию в «Красном клубе».
Якобы она хотела поговорить о детях. Сара приедет домой на рождественские каникулы вместе со своим парнем, который, по словам Фэй, выглядит как Носферату, но не такой душка. Может, он наркоман? Между тем Клэр имела дело с полицией, потому что стащила из магазина шоколадный батончик «Кэдбери».
— Что-о?!
— «Кэдбери». Только не делай вид, будто никогда не слышал о шоколадках «Кэдбери»!
Тем временем Робби в местной общеобразовательной школе приходилось туго. Какие-то девочки затащили его в женский туалет и стянули с него штаны.
Я все еще раздумывал о том, что мне ни разу в жизни не посчастливилось пережить такой ужас, когда Фэй произнесла:
— Говорят, ты много пьешь в последнее время.
— Что? Кто тебе такое сказал?
— А еще тебя видели на набережной под руку с какой-то девицей.
— Видели? Что значит видели? Не помню, чтобы я пытался сделаться невидимым.
— Уильям, надеюсь, у тебя не кризис среднего возраста.
Несколько секунд я это обдумывал. Обычных признаков не наблюдалось: не будучи женатым, я не мог завести любовницу, а мысль о том, чтобы приобрести и водить спортивную тачку, была мне примерно так же близка, как желание пройтись по улице с выставленным напоказ пенисом. Да и потом, при чем тут вообще «средний возраст»? Насколько я могу судить, кризис начался в тот день, когда меня отлучили от материнской груди, и мое положение будет оставаться критическим до тех пор, пока я не утешусь черным соском смерти. Ничем «средним» тут даже не пахнет. Вся жизнь — сплошной кризис, от колыбели до могилы.
— Что ж, если у меня и кризис, — ответил я, — похоже, волноваться не о чем. А теперь признавайся, зачем звонишь.
— Да ни за чем, — возмутилась она. — Просто узнать, все ли у тебя в порядке.
— Да, у меня все в порядке. Порядок?
— А еще я хотела напомнить, что в этом месяце от тебя не приходило денег.
— Ах да, я сменил банковский счет. Я это улажу. В следующий раз отправлю в двойном размере, идет?
— Пропускать выплаты — это на тебя не похоже. Ты ведь не собираешься бросить нас, а?
— Бросить вас? — Я напомнил Фэй, что удирать к знаменитым кондитерам — это по ее части.
— Я имела в виду, не намерен ли ты испариться — так, что мы больше тебя не увидим. Что скажешь?
— Скажу: нет, — заверил я Фэй. — Испаряться я не намерен.
Лишь раз в жизни я был близок к тому, чтобы испариться: когда обнаружил, что Фрейзер вызывал бесов по моей книжке. По правде говоря, я «выпал в осадок», как сейчас принято говорить. Помню, я уставился на эту поганую книгу и свою рукопись в ней так, словно то был змеиный клубок, на который я чуть не наступил.