Джез отменил несколько поэтических вечеров, а один или два человека вообразили, будто их одурачили. Не пойму, как так можно: на мой взгляд, дураками они выставили себя еще тогда, когда мои никчемные вирши вскружили им голову. С другой стороны, если раньше они считали эти стихи хорошими, то у них и теперь не было причин менять свое мнение.
Я признался во всем Ясмин. В смысле, только насчет этой аферы, а не во всем прочем, боже упаси.
— И только-то? — сказала она. — Я думала, ты хотел рассказать мне что-то важное.
Самое противное, что я стал известен как автор своих стихов. По ошибке прослыть поэтом — последнее, чего мне хотелось в этой жизни. Такая стыдоба. А уж если речь заходит об откровенно эротических строчках — вообще туши свет. Вэл в офисе целых два дня прятала от меня глаза. Не иначе, ей где-то попался стишок про секретарш в клетчатых юбках. Которые она частенько носила.
ГЛАВА 28
Что ж, по крайней мере, теперь мы знали, кто и зачем о нас повсюду вынюхивал. Учитывая мою привычку врать полицейским, нам меньше всего хотелось, чтобы они пришли расспрашивать меня о фальшивых антикварных книгах, а эта угроза как будто миновала.
Но чтобы эта тарелочка не упала, мне отчаянно требовалось найти и поторопить Штына. А еще увидеться с этим гадом Эллисом, пока он не потерял интереса к покупке. Беда в том, что, встретившись с ним, я не мог ничего сказать насчет «Гордости и предубеждения». Я даже не мог сказать, что мне нечего сказать, а потому решил намекнуть ему, что на рынке всплыла парочка других редких жемчужин. Зачетное первое издание Диккенса, например. Скажем, «Рождественская песнь». Или «Тристрам Шэнди» Стерна. А то и вовсе что-нибудь из дефицитной детской литературы.
Вообще-то, перспектива встретиться с Эллисом меня нисколько не радовала. У меня ведь был еще один счет к этому мерзавцу. Он, говнюк этакий, натравил на нас «Сандэй обсервер». Причем я уверен: исключительно из зависти. Все-таки Джез — мальчик-с-плакатов в мире поэзии, а Эллис как был, так и останется посредственностью с выдающимся шнобелем. Нет, все-таки братца Эллиса непременно надо было повидать.
А еще навестить Антонию в «Гоупойнте». Наверняка она уже истратила то, что я добыл для них в прошлый раз; да и вообще, на носу было Рождество, и мое сердце грела мысль о том, чтобы порадовать ее обещанием новых поступлений.
Теперь я почти каждый день встречался с Ясмин после работы. Сначала мы ужинали, а потом гуляли вдоль Темзы, периодически заглядывая в пабы. Мы проводили так один вечер за другим, и я гадал, сколько еще она продержится, но Ясмин, казалось, довольствовалась малым и не торопила событий. Подозрение, что она может оказаться шпионкой Эллиса, все еще тревожило меня, но я так смаковал каждую минуту, проведенную с ней, что постепенно загнал эту идею в самый дальний угол. В общем, все вечера у меня были заняты, и потому я устроил себе длинный обеденный перерыв, чтобы навестить как Антонию, так и Эллиса.
Несмотря на дневное время, на улицах и в витринах горели все рождественские фонарики. Я запрыгнул в скособоченный красный автобус, ехавший по Оксфорд-стрит к Блумсбери. Всю дорогу пассажир рядом со мной нес какую-то околесицу, а я кивал как заведенный, совершенно не понимая, о чем он толкует. Нет, то был не бес, а всего лишь помешанный из красного автобуса. Таких кругом полным-полно.
Подойдя к «Гоупойнту», я увидел давешнюю манчестерскую девушку с убитыми зубами. Она слонялась у входа, зябко кутаясь в свою изоляционную куртку.
— Не подскажете, когда будет четыре часа? — спросила она, когда я позвонил в дверь.
— Уже не за горами, — сказал я.
Она аж засияла.
Одна из помощниц пустила меня внутрь и сказала, что Антония у себя.
Что-то вокруг было не так, но я не успел осознать, что именно: Антония, чей крохотный уютный кабинетик находился как раз напротив входа, выглянула из-за компьютера. Она встретила меня своей обычной улыбкой, хотя и с необычным для нее запозданием. Поднявшись со стула, она, как всегда, заключила меня в объятия. Но все-таки чего-то не хватало.
— А что, Антония, ты сегодня не будешь цитировать Блейка? Обычно у тебя наготове какая-нибудь рифмованная премудрость.
Она отпустила меня:
— Я немного устала. — Она расчистила мне место и притащила пластиковый стул. — Садись.
— Скажи мне одну вещь, Антония. Откуда у тебя все это?