Я пинаю ногой груду консервных банок и осматриваюсь. Никаких полезных разведданных не обнаружено, пора возвращаться к своим. Беда лишь в том, что я не знаю, где они, а рация по-прежнему ни гугу. Выбираюсь из блиндажа, чтобы найти возвышенность и попытаться выйти в эфир. Отхожу ярдов десять от мешков с песком и вдруг слышу щелчок.
В реальной жизни все не так, как в кино. Смотрите вы, к примеру, фильм про Вьетнам, где солдат наступает на мину, и вам крупным планом показывают, как меняется его лицо, когда он понимает, что случилось. Затем пауза — и бабах!
Не, так не бывает. Если наступишь на современную мину, останешься без лица прежде, чем оно успеет измениться. Ты и не заметишь, что помер.
Но я наступил и услышал громкий щелчок. Я не знаю, что это, но чувствую под ступней металл. Я надавил на что-то и запустил спусковой механизм.
Я не знаю, что там такое. Может, мина, а может, самопальная растяжка. Ясно одно: если я уберу с этой штуки ногу, мне ее оторвет, а может, и еще кое-что в придачу. Короче, я застрял. Больше никто никуда не идет.
Такие вот шуточки. Желтое марево, видимость двадцать с гаком ярдов, но, если из пылевой завесы вдруг вынырнет иракский солдат, я покойник. Если приподниму ногу — я покойник. Я не вижу, на что наступил, но отчетливо ощущаю под подошвой ботинка какой-то твердый металлический профиль. Может, мина не сработала? Может, какое-то старье валяется тут со времен ирано-иракской войны и даже не думает взрываться? У меня нет способа узнать.
Я чувствую, как по спине ползет червячок пота. Рот забит пылью. Удерживая ногу на мине, я включаю рацию. Мне повезло, на вызов отвечают с первой попытки:
— «Кобра», где вы находитесь?
— Слушай внимательно. Я наступил на мину.
— Черт! Вы в порядке?
— Да; послушай, она не взорвалась. Я прижимаю ее ступней и не могу стронуться с места, а не то рванет.
— Черт! Только не двигайте ногой.
— Кретин! Никакой ногой я не двигаю. Но мне нужно, чтоб вы поскорей меня нашли. И мне нужен кто-нибудь, кто в этом сечет и поможет мне выбраться.
— Так точно! Какие у вас координаты?
— Те же, что я давал в прошлый раз.
— Не может быть, старший сержант. Мы там все обыскали.
— Поговори с Брюстером. Он последний, кого я видел.
— Именно это мы и сделали, старший сержант.
— Так поговорите еще раз, черт бы вас побрал! Я тут живьем зажариваюсь, капрал!
— Так точно!
— Я дам три выстрела, подожду пятнадцать секунд, затем дам еще три. Вы меня услышите.
— При таком шуме трудновато будет, старший сержант.
И я думаю: какой еще шум? Нет никакого шума. Тишь да гладь в пустыне. И тут осознаю, что голос капрала Миддлтона из рации звучит на фоне канонады. Прерываю радиосвязь, трижды стреляю в воздух. Считаю до пятнадцати, даю еще три выстрела. Пытаюсь связаться с Миддлтоном, чтобы получить подтверждение, но не слышу ничего, кроме статических разрядов.
Надеюсь, что они найдут меня по выстрелам, и жду. Стоя одной ногой на мине.
Стою на раскаленном песке в полном боевом снаряжении; пот капает из-под каски, течет под бронежилетом и в паху, а я все жду и жду. Но никто не идет.
Я начеку, палец на спусковом крючке — на случай, если из облака пыли на меня выскочит иракский солдат. Подумываю опуститься на одно колено, чтобы дать ногам передохнуть, но боюсь, что взрыватель сработает, стоит хоть чуть-чуть ослабить нажим. Ноги подкашиваются, и в итоге я все-таки встаю на колено, но при этом единственным упором для руки, в которой я держу автомат, оказывается бедро той ноги, что на мине; теперь я давлю на эту ногу всем своим весом.
В таком положении я остаюсь больше двух часов. По рации одни лишь статические разряды. В конце концов мое терпение лопается, и я ору:
— Брюстер! Где тебя носит, мудила?! Брюстер!
Ничего. Никого. Ни звука. Нога так затекла, что приходится снова подняться. Я успел перебрать в уме все возможные способы выпутаться. У меня есть тяжелый рюкзак, снаряжение и оружие, но я не могу рисковать, прилаживая все это на мину в надежде, что веса будет достаточно. Я пытаюсь рассчитать давление с учетом пятидесяти фунтов барахла, но мне никак не узнать, с какой силой я сейчас нажимаю на мину ногой. Надеюсь, когда (или если) ребята объявятся, у них будет с собой что-нибудь, чтобы зафиксировать ударник или вычислить нужный вес, а может, как-то вытащить меня из ботинка, не взорвав мину.
Я снимаю каску. Хотя мой череп гладко выбрит, на нем запеклась корка из пота и песка. По ноге вверх-вниз бегают мурашки. Я с ужасом чувствую, что она становится невесомой, словно хочет воспарить, как бы я ни старался изо всех сил давить ею на эту металлическую штуковину. И тут появляется адмирал.