Я мороза не боюсь,
Я у печки греюсь...
Оказывается, он утащил печку из-под носа у белых на железной дороге. То-то были рады, его товарищи! Ведь им в зимовье было очень холодно.
И вот в феврале мне поручили проводить старого большевика Дельвига с квартиры в рабочей слободке, где он скрывался, на квартиру одного железнодорожника, рабочего, тоже большевика, по кличке «дядя Митя». Дельвиг был родом из других мест и расположения Владивостока не знал.
Провожал я Дельвига уже поздно вечером. Было довольно холодно.
Дядя Митя снимал одну комнатку вместе со своим товарищем, большевиком, железнодорожником. Когда мы пришли к ним, в комнате было уже много народу. Я знал многих старых большевиков еще до чехословацкого восстания. Несмотря на страшные бороды, в которых они все предстали передо мной, я сразу узнал Губельмана, Раева и других.
Партизаны разрушают железнодорожный путь.
Но особенное внимание я обратил на одно примечательное лицо. Это был высокий, стройный человек, обладавший, как видно, большой физической силой. Черная юношеская бородка курчавилась на его смуглом лице. Большие глаза его светились умом. При такой исключительной внешности он поразил меня необыкновенной скромностью, даже застенчивостью. Однако голос у него был решительный, громкий и как-то не вязался с этой его застенчивостью. Он чуть картавил, но это придавало его голосу какую-то особенную приятность.
Оказывается, на квартире дяди Мити собрался подпольный комитет большевиков. Но вот беда: мне нельзя было там оставаться. В условиях подполья многое приходится держать в секрете от рядовых членов партии. И уйти мне нельзя было: ведь я должен был после заседания отвести Дельвига обратно. А Дельвиг жил далеко — километров за шесть от квартиры дяди Мити. Все стали втупик. Мой двоюродный брат Игорь Сибирцев предложил мне выйти на улицу и ждать там, а было холодно.
Партизанский штаб в тайге.
Тут одна добрая душа, прекрасная большевичка и очень сердечный товарищ, сказала:
— А что, если мы уложим его на постель дяди Мити и заставим спать в порядке партийной дисциплины?
Это предложение всем очень понравилось. Уложили меня спать. Я лег лицом к стене и, конечно, не уснул ни на одну минуту и прослушал все заседание.
Здесь я услышал доклад Сергея Лазо. Нужно сказать, что этот доклад меня поразил. Я много слышал всяких докладов до этого. Но Лазо говорил очень просто, коротко и точно. У меня было такое представление, как будто бы он читает. Я лежал лицом к стене, не мог видеть жестов, слышал только его голос. Но я запомнил этот голос на всю жизнь.
Два-три месяца спустя я встретился с Сергеем Лазо уже в партизанских отрядах, в Сучанском районе Приморской области.
Сергей был теперь в солдатской шинели и в сапогах — одежде, с которой он не расставался уже до самой смерти.
Товарищ Лазо говорит речь.
Он обладал изумительной личной храбростью. В бою, когда вокруг свистели пули, ему никогда не изменяло хладнокровие: он вел себя так, как будто не было никакой опасности для него. Никто не умел так, как Лазо, обмануть врага, зайти ему в тыл, окружить его.
Во время победы он никогда не зазнавался, а во время трудностей никогда не падал духом.
Природа наделила его многими талантами. Он был прекрасным шахматистом, математиком, хорошо разбирался в сельском хозяйстве, интересовался медициной. И все трудящиеся Дальнего Востока помнят его необычайную скромность, на которую я обратил внимание при первой встрече.
Как раз в то время, когда Лазо ушел в партизаны, у его жены Ольги, тоже большевички, родилась девочка. Лазо долго не мог встретиться с женой и повидать свою маленькую дочку. Наконец жена под видом беженки приехала с партийным поручением в одно село, занятое белыми. Сергей Лазо пробрался в это село и нашел избу, где жила его жена. Она успела сунуть ему в руку карточку девочки. Когда он ушел, Ольга вышла из избы и пошла по тропинке в надежде, что он ее поджидает где-нибудь. И действительно, он стоял в кустах, зажигал спички и рассматривал карточку своей девочки. Лицо у него было счастливое.
Партизаны-лыжники.
Они простились. Сергей Лазо на другой же день пошел в бой. Он отдавал революции всю свою жизнь, всего себя. За эти качества он пользовался огромной любовью крестьян и рабочих.