Можно ли назвать этих трех любителей вина коносьерами с учетом всей той глупой чепухи, с которой ассоциируется данный термин? Без сомнения. Стоит ли отказываться от прекрасного полезного слова только лишь из-за давным-давно устаревших ассоциаций? В моем словаре слово «коносьер» означает образованного, тонко чувствующего человека, разбирающегося в изящных искусствах или гастрономии. По моему мнению, под этот термин подходит идеальное описание людей, которые любят вино и, следовательно, стремятся узнать о нем как можно больше.
Тем не менее ни одному из трех героев не пришло бы в голову назвать себя коносьером из-за, вероятно, изменений, которые в XX веке претерпело данное слово, а также впечатляющих, но абсолютно ненужных умений, приписываемых американцами стереотипному коносьеру. Эти трое не стали бы на потеху публики участвовать в слепой дегустации вина, отвечая на вопросы о том, где выращен виноград, в каком году был собран урожай и кто производитель. Разумеется, это полезный навык для тренировки вкусовых рецепторов. Однако делать это для публичной демонстрации собственного профессионализма как коносьера неестественно и бессмысленно. Эти трое почти наверняка отказались бы от ритуального описания вина с использованием невразумительных категорий вкусов и ароматов. Они не запоминали лучшие урожаи бордо XX века и не в состоянии с ходу назвать тринадцать сортов винограда, разрешенных для выращивания в Шатонеф-дю-Пап. Для этого существуют справочники и интернет.
Разбираться в вине в их представлении не означает обладать набором неких умений, доступных лишь посвященным, или сыпать банальными сведениями. К употреблению и изучению вина их привели эмоции, любовь к этому напитку. Разница колоссальная. Те, кто застрял в прошлом, продолжают твердить об «оценке вина», словно понимание вина сводится к накоплению тех или иных навыков вроде правильной речи и безупречных манер. Идея оценки вина отдает буржуазными надеждами на социальную мобильность. Сама по себе оценка трактует вино как обязанность, как будто им нужно в обязательном порядке овладеть в числе прочих внешних атрибутов аристократичности. Так вино превратилось в знак отличия, трофей, демонстрацию статуса, курс в школе хороших манер.
Коносьер XX века понимает, что ключом к рассекречиванию вина является любовь, а не оценка. Необходимые средства – страстная любознательность, толкающее вперед желание, требующее времени, сил и денег, чтобы исследовать обширную область, увлекательную, но, надо признать, непростую. Иными словами, сперва нужно полюбить вино, а любовь приходит, когда вы пьете, а не дегустируете или учитесь дегустировать. Эмоция пробуждает страстное желание учиться.
Каждый из описанных гипотетических ценителей вина XXI века сдружился с ним не как с объектом, который для получения удовольствия нужно постичь интеллектуально, а как с объектом, который для интеллектуального понимания нужно принять на эмоциональном уровне. Каждый из них по-своему нарушил устоявшиеся правила, определявшие вина высоко- и низкокачественные, как следует их анализировать, как понимать, как обсуждать и как ими наслаждаться. И тем самым им удалось разрушить жесткую иерархию, привязавшую вино к мировоззрению XIX века, которое имеет мало общего с реальностью жизни многих любителей вина в XXI столетии.
Следуя собственным эмоциям и инстинктам, они открыли культуру вина, не зависящую от всезнающих критиков и авторитетов, не космически дорогую и не подчиняющуюся строгой иерархии.
В основу многих представлений о вине, проповедуемых в наше время, лежит мудрость веков, давно уже канувшая в прошлое. До XX века хорошее вино было мало кому доступно, даже если вспомнить, что в винных культурах потреблялось гораздо больше вина на душу населения, чем теперь. Кроме французских вин (предназначавшихся преимущественно для богатых людей или, по крайней мере, зажиточных), а также первоклассных немецких и крепленых, вино, как правило, никуда далеко не экспортировалось. Большая его часть потреблялась непосредственно в регионе производства и не играла особой роли за его пределами. Определенная часть этого вина была довольно высокого качества, однако в большинстве своем это были простые вина, многие из которых представляли собой результат неверного понимания науки виноделия.
Двадцатый век ознаменовался стремительными переменами, особенно после Второй мировой войны. Своей кульминации они достигли в безумном и запутанном современном мире, где, как никогда ранее в истории, огромному числу людей доступно невероятное разнообразие вин из самых различных уголков планеты. Как бы напыщенно это ни звучало, с учетом того что вина, исторически ценившиеся наиболее высоко, не по средствам большей части населения, сейчас мы переживаем золотой век винопотребления.