Ребенок, конечно, заметит Ваше огорчение, надежду и уверенность в лучших его качествах, заметит сходство Вашей подсказки с просьбой и внутренне примет эту просьбу с благодарностью, как помощь, с благодарностью за то, что его не заставляют врать. Безусловно, не сразу каша просьба станет для ребенка внутренним требованием. Категоричность внешнего требования со стороны взрослых будет способствовать нарастанию лицемерия: ребенок не хочет извиняться, а его заставляют; он не соглашается с ним, но боится последствий; он ищет способа ублажить Вас, не осознав пагубность поступка, отдаляясь при этом от искреннего раскаяния. Только наше открытое сердце может подсказать дозу категоричности, позволяющую ребенку овладеть общепринятыми формами легализации покаяния. За каждым словом извинения стоит либо страх, либо совесть. Формальное извинение никому не нужно. Мы прекрасно чувствуем его пустоту и бессодержательность.
Когда мы с женой начали домашние встречи с друзьями по курсу «семейная педагогика», одним из первых возник вопрос к тогдашнему нашему учителю Анатолию Циденовичу Гармаеву:
- Должен ли я просить прошения у человека, если признаю себя виноватым, а он не в состоянии понять меня? Не мечу ли я бисер перед свиньями? Не зря ли я унижаюсь перед недостойным?
Искреннего согласия с ответом Гармаева я тогда не испытал.
- Конечно, должен, - ответил Анатолий Циденович. - Для Вас это будет фиксацией внутреннего преодоления. Вы, взрослый человек, сознательно приучаете себя не лицемерить, говорить вслух о своих поступках. Когда Вы научитесь это делать. Вы не сможете не извиниться, и этот вопрос потер зет для Вас смысл. Голос совести, не загнанный в подсознательную глубину, так высветит Вашу вику, что Вы придете от нее в ужас, и так возвысит Вас, что даст Вам силы искренне пережить раскаяние, не задумываясь о форме раскаяния и об оценке этой формы окружающими. Значимость внутренней оценки, когда говорит совесть, преобладает над внешней оценкой, когда говорит страх.
К сожалению, нашу первую дочь мы заставляли просить прошения. Третья дочь, четвертый ребенок, росла без этого требования. Оказалось, это возможно и, видимо, единственно верно, хотя и требует времени на сеяние и терпения при выращивании. Настал такой день, когда, совершив нечто и успокоившись после осуждения. Маша сама сказала: «Папа, прости меня, пожалуйста, мне ужасно стыдно. Я постараюсь так больше не делать».
Наши дети подвели нас к пониманию еще одного важного момента: если мы поссоримся с ребенком из-за его поступка, то мы должны первыми и помириться С ним. Кто же, как не мы, научит его мириться, если он никогда не видел и не переживал примирения? Хорошо, если мама подскажет сыну, как это сделать, какие слова сказать тале, как к нему подойти. В крайнем случае, мамочка вместе с сыном придет к отцу и попросит за него: «Ты знаешь, папа, нашему Мите так стыдно, что нет сил даже рот открыть. Я надеюсь, в следующий раз он справится с собой и не будет так делать. Давай еще раз поверим в него и простим».
А что делать папе в случае смерти жены, когда некому больше мирить? Вот тогда только и чувствуешь необходимость не слов о прощении со стороны наказанных детей и обиженных жизнью, а слов о примирении, о сожалении со стороны наказывающего. Теперь в одном лице одна власть, карающая и милующая одновременно: «Давай мы с тобой помиримся, нельзя жить в ссоре, а особенно спать ложиться, не примирившись и не помирившись. Давай обнимемся и посмотрим друг другу в глаза с любовью. Ты для меня всегда самый лучший, хоть и совершаешь иногда плохие поступки».
Дети искренне и сильно переживают каше осуждение, но принимают его в мире, а не за счет мира. Мир нужен всем как воздух, и не будет поэтому права мама, если уложит спать дочку, не сказавшую папе: «Спокойной ночи!» Эти слова можно искренне сказать только с не закрытым обидой сердцем. Утром дочка подстерегла в коридоре папу и сказала: «С добрым утром! Я долго не могла уснуть и всю ночь плохо спала, потому что мы с тобой не помирились вчера». Лучшего жизненного подтверждения необходимости примирения яке знаю. Перед моими глазами встает в памяти еще один ребенок, всхлипывающий в темном коридоре после конфликта с родителями: «И никто меня не любит, и никому я не нужен». Мне до сих пор стыдно за свою косвенную вику перед этим ребенком. Благодарю Всевышнего за то, что дал мне это услышать.
Начало трудового становления приходится также на 5 лет. С этого возраста на внутреннем плане развития ребенок активно учится трудиться ради другого, а мы, взрослые, видим только внешнюю сторону этого процесса через желание ребенка помогать близким. Нам кажется, ребенок учится мыть пол, мыть посуду, подметать, а на самом деле он учится труду, а не конкретному делу. Ради другого, ради помощи другому он смело берется за незнакомое дело, требующее подчас невиданного для этого возраста мастерства, с радостью бесстрашно преодолевает себя и свое неумение. Истинное трудовое действие начинается с отклика на нужду другого. Отклик порождает искренние слова: «Бабушка, я хочу тебе помочь».
Следом приходят и благодатные силы, позволяющие стерпеть себя в трудном, а может быть, и нудном деле. Вспомните, дорогие мамы, как Вы с удовольствием иной раз готовите обед для близких, а когда близкие в отъезде, только ради себя и к кастрюле не притронетесь. Так и ребенок в этот период своей жизни готов учиться трудиться ради другого. Это ведь так по-человечески естественно: помочь бабушке или папе с мамой. И так по совести: окончив работу, испытать чувство благодарности к тому, кто дал тебе возможность состояться в заботе о другом. Переживанием этой благодарности и заканчивается истинное трудовое действие.
Что же делаем мы, взрослые, не понимая, что творится в душе ребенка?
Чаще всего на просьбу внука помыть посуду бабушка смотрит как на желание позабавиться:
- Иди, иди. внучек, без тебя управлюсь. Вот научишься посуду мыть, тогда к помогать будешь. Самые сообразительные внуки догадываются спросить:
- Бабушка, а когда же я научусь, если не учусь?
- Ну, ладно, иди мой, - ответит бабушка помудрее.
Работа окончена, посуда чистая. И тут даже мудрая бабушка не сможет, как правило, удержаться от похвалы:
- Ну, какой ты молодец!
В первый раз внука оторопь берет от этих слов, ибо совесть переживает благодарность к бабушке и радость за то, что помог другому в нужде, а не из своей корысти. «Кто такой молодец? Почему - молодец?» - спрашивает совесть. И раз, и два, и три так похвалит бабушка, и вот уже проснулась гордость: «Так приятно, когда тебя хвалят. А если наградят конфетой - совсем здорово. А если сводят в цирк... А ее пи купят компьютер... Для этого стоит потрудиться...» И вот уже не нужда другого движет ребенком в желании помочь, а собственная нужда - потребность удовлетворить свои желания с помощью Другого. Вот так сеется ложное трудовое действие, начинающееся с задумки: «Кому бы помочь, чтобы мне потом было хорошо... А если мне ничего не прибудет, так и помогать незачем». И проходит такой ребенок мимо нуждающегося, но незнакомого человека. И вырастет из него трудяга только ради наживы, ради себя. Он готов будет совершать воистину трудовые подвиги, но хоть за грамоту, хоть за аплодисменты перед строем. «Из «спасибо» шубы не сошьешь!» - вот избитая поговорка таких заинтересованных люден. «А где путевка? Где премия? Где машина? Где привилегии?» - требованиям гордости кет предела. Человек стал несчастным рабом своих собственных «хочу». Как же посеять это рабство? Ведь так хочется похвалить! Тогда давайте похвалим, но не личность, а результат труда: «Ты здорово помыл сегодня тарелки!»
Легко уловить аналогию с нашими предыдущими рассуждениями, когда мы советовали осуждать не личность, а поступок. Помните: «Не ты плохой, а поступок - безобразный». Так и в нашем случае: «Не ты молодец, а результат твоего труда, как твой трудовой поступок - достоин уважения».
В крайнем случае порадуемся его человеческим качествам: заботливости, внимательности, отзывчивости, доброте. Пусть он возрастает в осознании человеческого, а не в гордости. Если почувствуете превышение в нем гордости, то спросите его: «Кто ему дал это человеческое? И есть ли в нем что-либо, не полученное от других?»