— Господи Иисусе! — Я положил журнал на место. — Теперь я вижу, что ты имел в виду.
— Добро пожаловать в «Конде наст», — ответил он.
5
Животное
Адская кухня оказалась совсем не такой, как я представлял. Все предостережения Сэма Пратта, что мне каждую ночь придется отбиваться от наркоманов с ножами, оказались типичной для Нью-Йорка бравадой. Ньюйоркцы очень гордятся, что их город считают местом, где царит сплошное беззаконие, и больше всего любят читать о наивных простачках, которых обчистили до нитки сразу по прибытии. Слушая их рассказы о местных разборках, кажется, что речь идет о Бейруте.
Честно говоря, району больше подошло бы название «Благотворительная кухня». Обнищавшие местные жители, а они только тем и занимались, что сидели на порогах своих домов и играли в карты, приветливо мне кивавшие всякий раз, когда я проходил мимо, были больше похожи на статистов из рекламы «Будвайзера», чем на массовку из «Бешеных псов». А по ночам они забывались в своих креслах-качалках, равнодушные ко всему, что происходило в мире. По сравнению со здешней жизнью Шепардс-Буш выглядел бурлящим котлом преступности.
Вскоре после моего приезда самолюбию Манхэттена был нанес серьезный удар — комиссар полиции заявил, что уровень криминогенности в городе упал до самого низкого уровня за последние 25 лет. Таким образом, Нью-Йорк стал одним из самых безопасных городов Америки. Даже покупка японцами статуи Свободы не повергла бы жителей города в больший ужас.
Многочисленные эксперты пытались понять, с чего же начались все эти вредные перемены. Некоторые винили во всем комиссара полиции и его новую политику «абсолютной нетерпимости», когда даже самое незначительное правонарушение преследовалось самым жесточайшим образом. Согласно другой теории подростки, входившие в банды и ответственные за самые жестокие преступления, просто-напросто поубивали друг друга во время междоусобных войн, которые охватили город в 1980-х. Но самое правдоподобное объяснение, на мой взгляд, заключалось в том, что на смену крэку пришел героин, который, по мнению экспертов, является своего рода прозаком, превращающим потенциального психопата в беззаботного зомби.
Одним из последствий всего этого стало неожиданное превращение некоторых некогда опасных районов Манхэттена в одни из самых фешенебельных. Вот каким образом однажды ночью я очутился в районе с леденящим кровь названием «Скотобойня».
Гостеприимным хозяином этого вечера был легендарный британский журналист достопочтенный Энтони Хейден-Гест. Энтони — незаконнорожденный сын английского лорда и наполовину родной брат Кристофера Геста, актера, сценариста, режиссера и продюсера из Лос-Анджелеса и мужа Джейми Ли Кертис.[27] Когда в 1976 году Энтони приехал в Нью-Йорк, казалось, его ожидало блестящее будущее. Он уже был широко известен на Флит-стрит и пользовался покровительством нескольких влиятельных людей, в том числе Тома Вольфа.[28] Но со временем он рассорился со всеми, и хотя ему удавалось неплохо зарабатывать на жизнь в качестве внештатного журналиста, его блестящая карьера так и не состоялась. И причина не в том, что ему недоставало таланта. Напротив, он обладал всеми тремя достоинствами настоящего журналиста — благовидным поведением, крысиной пронырливостью и минимальными литературными способностями. Эти три качества были выделены Николасом Томалин, британским иностранным корреспондентом, погибшим в 1973 году в Израиле. Но ему также не был чужд и порок, свойственный многим представителям журналистской братии, — пьянство. Само по себе оно не было проблемой. Кристофер Хитченс,[29] другой британец, работающий в Америке, тоже любил выпить, но это не повредило его карьере. Наоборот, пьянство было неотъемлемой частью его безнравственной и бесшабашной личности. Но если Хитч, напиваясь, становился лишь блистательнее, то Энтони из гениального и благовоспитанного собеседника, в запасе у которого немало остроумных замечаний и наблюдений, говорящих о его эрудиции, превращался в некое подобие футбольного хулигана, бросающегося в драку со всяким, кто окажется на пути. Его трансформация нашла отражение в четырех прозвищах, которыми его наградили в обществе. Когда он только прибывает на вечеринку, он — «Хейден-Гест», после нескольких бокалов вина он — «Незваный гость»,[30] после бутылки-другой он — «Хейден-животное», пока дело не доходит до водки, и он превращается просто в «Животное». Вольф был одним из первых, кто отвернулся от Хитча, увековечив его как Питера Феллоу, распущенного английского журналиста, в «Кострах тщеславия».
29
Кристофер Хитченс — писатель, журналист, литературный критик и интеллектуал, друг Мартина Эмиса и одно время работал в «Вэнити фэр».