– Немножечко о спорте.
– Это его «немножечко о спорте» было поводом для шуток на протяжении всех лет учебы в училище. Но Мишка был верен себе. И ему было стыдно, что на комсомольских собраниях все отмалчиваются. Он был похож на чукчу, который действовал по принципу: «что вижу, о том и пою». Сослуживцев это забавляло, смущало и даже умиляло: Мишка казался всем идеалистом, резко отличавшимся от всех циников, которых в роте было подавляющее большинство.
«Вздрогнули» еще по единой кружке. Олежек Лосев вздохнул:
– Не по-божески как-то пьем, товарищи бывшие офицеры, не помолясь.
– А ты, слуга божий, – вкрадчиво начал Женька Фролов, – давно ль святым стал? Ты ж в курсантские годы половину девчат в Питере… гм, своими «прихожанками» сделал. Тогда не крестился, не молился?!
– Понимаешь, Фрол, – накрывая кружку ладонью, похожей на лохань, задумчиво протянул отец Олег, – тогда кротости у меня в душе не было. Кураж был, а кротости – нет. Куража много было. Я ведь когда-то с куража рапорт написал – и в спецкомандировку. А в кадрах, видать, тоже куражистый кто-то был, назначил меня командиром взвода спецназа в бригаду доктора Душева.
– Доктора?
– Ну, это кликуха у комбрига была. Он, если ему не нравился какой офицер, ну, выпивал там или бойцов не берег, на кадровые перестановки времени не терял. Приезжал, допустим, в роту и после проверки говорил ротному: «Ты, капитан, болен, пора тебе в госпиталь». «Никак нет, – возражал капитан, – я здоров!». «Ты ранен, – говорил комбриг и стрелял ему из своего макарыча в ногу, а то и в задницу». Бедолагу – в госпиталь. Боялись комбриговских диагнозов.
– И что, никто его не спалил?
– Нет, никто. Вояка он был правильный. Да и погиб он в восемьдесят четвертом.
– Что ж, он столько лет там воевал?
– Нет, конечно. Два года повоюет – в Союз на повышение. А через год назад. Не мог уже без войны.
– А ты?
– Да и я не мог. Тянуло, как на работу в день получки. Я ведь в восемьдесят шестом уже батальоном спецназа командовал. К полку примерялся. А потом как просветление нашло. Как-то враз от крови устал – от чужой и своей. Партбилет и рапорт об увольнении – на стол и вперед. Уволили с треском, без права ношения формы одежды. Правда, майорскую звезду не сняли и ордена не отобрали. Плюс три ранения… Так их тем более не отберешь. А прослышал, что на Чудском озере, на острове, живет отшельник – монах отец Серафим. Добрался до него, рассказал об озарении. Он выслушал и благословил.
– А как же семинария или Духовная академия?
– А никак. Я службу и молитвы быстро освоил. Главное, что в сердце, а не в дипломе. Диплом ума не дает. Да и приход у меня – дальний, непрестижный, аж на Алтае.
– Так это ты там с Божьей помощью на «Бентли Мульсан» заработал? – вежливо поинтересовался Мишка Майонез.
– Не богохульствуй. Это моя бывшая жена так грехи замаливает. Пока я воевал, она сына моей маме спихнула и в Штаты сбежала с одним бандюганом. Он там миллионером работает. Вот она мне «Бентли» и навязала. Приехала в прошлом году в Питер, и я как раз тут был, мы с сыном мою маму навещали. Бывшая моя разрыдалась. Видите ли, стыдно стало, что мы с сыном вдвоем живем на Алтае и маму мою время от времени проведываем. «Прости, – говорит, – за все». – И железяку эту, значит, в знак компенсации… А мне с ней головная боль. Не на Алтай же ехать. Стоит у мамы на даче под Сиверской в сарае. Иногда в город приезжаю, да всякие придурки норовят в зад стукнуть.
– Ну, насчет придурка ты погорячился, – вяло возразил Фрол. – Сам виноват. Нечего подрезать и резко тормозить. Здесь тебе не алтайские просторы. Спасибо, ГАИ у нас службу знает, скажи, Мишка?
Мишка Майонез довольно заулыбался:
– Знаете, ребята, я ведь в ГАИ случайно попал. У меня служба тихая была. Стыдно сказать, за всю службу в удостоверении личности только одна запись была – командир взвода. Двадцать лет старлеем проходил. Когда увольнялся, присвоили капитана. Так сказать, дембельский подарок от главкома. Помню, приехал даже генерал, комкор, меня в запас провожать. Нет, не специально, конечно, провожать приехал, а так совпало. Он к нам на остров поохотиться прилетал. Ну заодно проверил и взвод, всем пистонов навставлял, нового взводного солдатам представил. Помню, построился личный состав, не занятый по службе, а он вызвал меня из строя и говорит: «Товарищи солдаты и сержанты. Перед вами старый офицер, теперь молодой капитан запаса Михаил Петрович Корнеев. За долгие годы своей офицерской службы он прошел славный путь от командира взвода до… командира отличного взвода». Вот так и попрощались… Служил я в месте особенном. Называется оно остров Гогланд. Это в Финском заливе, в шести километрах от финской морской границы. Красота на острове сказочная – сосны, валуны. Грибов, ягод – немерено. А дичи! Утки, гуси… Стояла там только радиотехническая рота на бугре и мой взвод в отдалении – взвод охраны складов боеприпасов НЗ. Был на острове еще маяк. Его обслуживали муж с женой и их дочка. Дочка родилась на острове и жила там лет двадцать безвылазно. Читать-писать кое-как умела, но ум, как у десятилетнего ребенка. Ее отец дубиной всех ухажеров отваживал. Повез ее как-то в Питер, благо вертолет раз в месяц прилетал, так она в городе чуть с ума не сошла. В больницу положили от нервного потрясения. Такая вот Маугли получилась.