Утром я опять был в академии. Флегматичный куратор сказал:
– Вам осталось сдать зачет по стрельбе. Но эта дисциплина для нашего дела не особо важна. Мы ее заменили на «связи с общественностью», которую вы, кстати, вчера тоже сдали. Приемную комиссию порадовало то, что даже на пике любви вы свой восторг выражали по-английски.
Так я стал слушателем Академии Советской армии. Учили меня три года. Особое внимание – иностранным языкам и психологической устойчивости. Вместо дипломной работы – «вхождение в легенду» и две стажировки в стране будущего пребывания. Помню, английский язык преподавала одна дама, хохотушка-подполковник. Она рассказывала, что муж у нее майор, и от обиды, что жена старше по званию, здорово пил. После занятий с ней, я мог разговаривать на трех «выговорах» английского, но особое внимание уделялось нью-йоркскому.
После окончания академии я больше года проболтался в ЮАР. Туда приехал «словацким бизнесменом», а оттуда прыжками через три европейские страны за море-океан независимым экспертом по вооружению международной общественной организации, имевшей все, включая свою штаб-квартиру в Швейцарии. Не без помощи нашей службы стал делать приличную карьеру. Женился на американке с тремя детьми (так посоветовал Центр), но остался подданным скромного, но уважаемого европейского государства. За годы, проведенные ТАМ, почти забыл, кто я есть на самом деле. Моя работа была жуткой поденщиной: непрерывная аналитическая работа на своих и псевдоаналитическая на ЦРУ, которое меня вербануло через год после приезда в Штаты. Правда, вербовка эта была «основной главой» моей «дипломной работы» еще в академии. Расчеты моих учителей превзошли их же ожидания. Я как-то очень плавно вписался в развитие проекта ВВС США «Тимбервинд», предусматривавшего создание ракеты с ядерной двигательной установкой. Идея красивая, заманчивая, сулившая фантастический прорыв в военном деле и в новых технологиях в целом. Наши эксперты раньше американских сообразили, что идея эта совершенно дебильная, что перспектив ее реализации нет. Мне же как «независимому эксперту» и агенту ЦРУ нужно было с умным видом нахваливать проект и делать под эти похвалы свои «независимые» расчеты. Я и делал. А когда американцам стало ясно, что на ветер брошено несколько миллиардов долларов и упущены годы для развития по-настоящему толковых проектов, я уже сидел в Москве и готовился к экскурсии в Кремль для получения звезды Героя России.
– Ну, и как, дали? – восторженно заулыбался Мишка Майонез.
– Под задницу коленом дали. У нас в верхах в то время начался очередной роман с «другом Биллом» и в интересах высокой дипломатии меня срочно отправили на пенсию в пять тысяч рублей, но с сертификатом в зубах на получение однокомнатной квартиры в Питере.
– Ни хрена себе щедроты! – пробурчал Олег. – Ты, значит, им миллиарды «зеленых» сэкономил, а они тебе – в харю, прости, Господи, – пять тысяч деревянных в месяц и холупу в Купчине?!
– Ну, почему же в Купчине? В Шушарах, брат, в Шушарах!
– Ребята, – выдохнул Майонез, – так это же получается, что Родина нас не любит! А ведь мы за нее – все что могли.
– Увянь, Мишка. Нам пенсии не родина, а уродины дают. Те, что у кормушки сидят, – возразил Фрол. – Мы служили, потому что с детства эту работу выбрали. И нравилось, и не нравилось. За родину служили, конечно, но ведь мы и делать-то больше ничего не умеем…
Мишка Майонез кивнул девушке за стойкой, и через минуту новая партия полных пивных кружек кучевыми облаками поплыла по широкому столу. Отец Олег приосанился, перекрестился и парой добрых глотков отпил из кружки больше половины. Помолчав, сказал:
Теперь забавно, а тогда в боевой обстановке было обидно. Меня ведь тоже к Герою, правда, еще Союза, представляли, но не подошел. По разнарядке нужен был майор, а я тогда еще был капитаном. Нужен был комбат, а я служил лишь ротным. Нужно было, что б имел два ордена, а у меня – перебор – было три.
– А группа крови и цвет глаз их не интересовали? – поучаствовал в разговоре Фрол.
– Не смешно. У кадровиков и прочих начальников были свои критерии. Да и сейчас, наверное, ничего не изменилось.