— Возможности человека безграничны! Ваши — особенно. Надейтесь, может, с вами и произойдет это чудо, — сказал доктор Рама.
Нина Аллахвердова лучезарно улыбнулась и попрощалась до завтра. Весь вечер она гуляла по калькуттским улицам, полным пряных запахов и очень красивых людей. В одном из переулков у нее произошла знаменательная встреча. Нина повстречала свою мать Анну Сергеевну, которая вообще-то должна была бы находиться совсем в другом городе по улице Самеда Вургуна, дом тринадцать. «Дорогая моя, — сказала дочери Анна Сергеевна, — ты можешь ввести в заблуждение все человечество, но только не меня! О каких это твоих особых достоинствах толкуют твои друзья? Все экспериментируете, сочиняете, вместо того чтобы прислушаться к голосу своего сердца… Впрочем, лети! Может, на этот раз что-то и удастся!» И Анна Сергеевна, завернувшись в тончайшую с блестками розовую шаль, скрылась в толпе.
На следующий день вылетели по намеченному маршруту. Эксперимент начался…
Юнусабад
— Папа, смотри, бассейн! — воскликнула Нигора, поднимаясь с вишневого цвета курпачи, разостланной на линолеуме, и подходя к окну, прикрытому занавеской из узорчатого атласа.
Перед окнами, на том месте, где всегда был лишь голый пустырь, где иногда в жару появлялся старик Тахир из глинобитного домика рядом с заброшенным кладбищем, пасущий своих грустных овец, — и где только они находили себе здесь траву! — на пустыре, где в ветреную погоду вздымались с земли и уносились вдаль пыльные облака, принимающие формы то костлявых верблюдов с торчащими покачивающимися горбами, то огромных тюков ваты, то шарообразных существ почти внеземного происхождения, постоянно меняющих свои очертания, как бы клубящихся, на пустыре, где по ночам полуслепая узбечка Зухра из пятой квартиры сжигала мусор, высыпая его из пластмассового ведерка, — если не успевала сдать его днем проезжающей «мусорной» машине, — на этом пустыре сейчас сверкал голубыми и зелеными плиточками круглый бассейн с прохладной переливающейся водой.
— Пап, я пойду купаться! И Саёру разбужу! — И Нигора, взяв со стула полотенце и грациозно изгибаясь, будто делала под музыку аэробику, направилась к двери.
— Стой, доча, подожди! — Рустам, одетый в хлопчатобумажные синие шаровары и ослепительно белую, облегающую рельефную грудь майку, стоял перед окном и, сдвинув классического рисунка брови, пристально смотрел перед собой.
Он вспомнил сейчас, как памирским школьником резво вышагивал по горной тропинке из родного кишлака в районный интернат, как останавливался перед внезапно возникшим провалом ущелья, если провал казался узким, то перепрыгивал через него, но каждый раз сердце на мгновение замирало…
— А вон кустики! Озеленение, что ли, начали? — посмотрев чуть вправо, удивилась Нигора.
За бассейном нежным пушистым облачком зеленели ровно подстриженные кустики южной акации.
Со стороны невидимой отсюда, лишь угадываемой по слабому гулу, окружной дороги показался новенький автобус оранжевого цвета. Остановился возле столба, на котором висела табличка: «Остановка». Дверцы открылись, поджидая пассажиров, а потом захлопнулись, и автобус плавно покатил в обратном направлении.
— Пап, теперь у нас остановка есть, не будешь больше опаздывать на работу! — сказала Нигора.
Рустам не ответил.
На второй курпаче у дверей пошевелилась Саёра, медленно приподнялась, спросила сонно:
— На что это вы там смотрите? Мусор, что ли, опять жгут?
Она прошлепала босыми ногами по линолеуму, двигаясь не столь грациозно, как Нигора, встала у окна рядом с ней, посмотрела и ахнула:
— Пап, это же Нурмухамедова ведут, из овощного ларька! Наконец-то его арестовали!
За бассейном появился молоденький, с золотым чубчиком, синеглазый милиционер, ведущий перед собой спотыкающегося Нурмухамедова со связанными руками.
— Так и надо, не будешь больше нам гнилые помидоры продавать! — сказала Нигора.
— Пап, а вон твой декан Латыпов, взяточник! — воскликнула Саёра.