Попытавшись проехать в троллейбусе две остановки и оштрафованная бригадой контролеров за отсутствие месячного абонемента на проезд или талонной книжечки с отрывными талонами… Попав в лужу по самые щиколотки на магистральной улице города и услышав от сочувствующих прохожих, что дворников теперь нет, город перешел на самообслуживание… Увидев огромное темное облако смога, движущееся вдоль проспекта Октября из промышленного района — Черниковки — к противоположному концу города — памятнику Салавату Юлаеву на высоком берегу Белой…
Отравившись морковью, купленной в овощном магазине, — тетя Гюлзифа не заметила объявления на стене магазина, гласящего, что морковь этого завоза не рекомендуется есть детям и тяжелобольным — из-за повышенного содержания вредных химических веществ… Посетив ближайших родственников и услышав от них жалобы на пошатнувшееся здоровье — у всех болели сердце, печень, желудок, почки… Прочтя в газете про городскую больницу, в которой врачи вводили больным вместо наркотических средств дистиллированную воду — наркотики требовались им самим — для других, отнюдь не лечебных, целей…
Узнав, что новый химический завод, несмотря на многочисленные демонстрации протеста, проведенные студентами, и на обещания властей не строить завод в черте города, — все же закладывается, только в другом месте…
Узнав, что в городе введены талоны на сахар, килограмм сахара на человека в месяц, — до этого существовали талоны лишь на мясо и масло…
И, наконец, узнав, что памятник на могилу брата, умершего год назад в Уфимском кардиологическом центре, в котором больные умирали чаще, чем в любой другой больнице города, что памятник надо ждать несколько лет, — единственная мастерская не справлялась с заказами миллионного города, — тетя Гюлзифа утратила тот боевой и решительный вид, с каким она собралась задать свой ехидный вопрос молодому человеку по имени Радиф, жениху Альбидар. Вопрос должен был прозвучать так: «Почему откладывается день свадьбы, обговоренной два года назад? Не собирается ли Радиф, по слухам, ехать в столицу, в аспирантуру, тогда день свадьбы отодвинется опять на неопределенный срок».
Перед отъездом в столицу тетя Гюлзифа устроила чаепитие, с последней пачкой индийского чая, привезенного в подарок, с ломтиками последнего лимона, выложенного на красивом блюдечке, — подарок племянницам из столичного Художественного салона! — с остатками зефира в вазе. Племянница Альбидар, похудевшая и побледневшая за последние месяцы, разливала чай, грациозно поворачивая краник электрического самовара. Ее старшая сестра Айгуль торжественно нарезала ломтики благоухающего лимона, их мать, крещеная татарка Анастасия, вынесла откуда-то баночку меда, припасенного еще с осени, — мед оказался необыкновенно вкусным, изумительно золотистого цвета. Единственный гость этой уфимской — прошу не путать с японской — чайной церемонии, Радиф, сидящий на фоне красных гвоздик, принесенных им в этот вечер (гвоздика — рубль, одиннадцать гвоздик — одиннадцать рублей, мысленно отметила тетя Гюлзифа), в своем великолепном сером костюме, в ослепительно белой рубашке, в коричневом в искорку галстуке, выглядел эффектно, хотя несколько тревожно.
Тетя Гюлзифа вперила в него испытующий взгляд своих неотразимых глаз и тихим, медовым голосом осведомилась, не передумал ли он, Радиф, со свадьбой, считает ли по-прежнему ее племянницу Альбидар своей невестой, короче: будет свадьба или нет?
Радиф взглянул на побледневшую, немыслимо хорошенькую Альбидар, тоненькая ручка которой, разливавшая чай, слегка задрожала, и перевел взгляд на ее старшую сестру Айгуль, с безнадежной усмешкой отвернувшуюся к окну, отчего лицо ее, напоминающее восточную миниатюру шестнадцатого века, стало похоже на привидение с японской гравюры пятнадцатого века.
Потом Радиф перевел взгляд на мать Альбидар и Айгуль, крещеную татарку Анастасию, продолжавшую невозмутимо пить чай из тоненькой прозрачной пиалы, хотя медленно вздымавшиеся на ее голове волосы, напоминающие скрученные мотки железной проволоки, предвещали близящуюся бурю… И тогда Радиф, примерный сын своих родителей, которых никогда никто не мог бы упрекнуть, что они не сдержали данного слова, обаятельно улыбнулся и сказал:
— Почему не будет? Будет! Через три месяца! Завтра подаем заявление!
Тут же послышался нежный, рассыпающийся смех Альбидар, будто зазвенели серебряные колокольчики, лицо ее порозовело, краски жизни вновь заиграли на нем, горькая усмешка покинула лицо ее старшей сестры Айгуль, и она снова стала красавицей с восточной миниатюры, волосы на голове их матери Анастасии стали медленно опускаться, опадать — буря как будто миновала…