Полосатые
— Гусеница-гусеница, зачем тебе полоски, и серые, и зеленые?
— Когда я на деревьях — то зеленая, когда на земле — то серая…
— Тигр-тигр, зачем тебе полоски, красные и черные?
— Два тигра во мне: один красный, другой — черный, один — солнышко любит, а другой — ночь!..
Зернышко
Сидело зернышко в земле. И сидело оно там, ничего не ведая. И вдруг кто-то — р-раз! р-раз! — холодной водой за шиворот. Обиделось зернышко, вверх полезло: кто это там холодной водой за шиворот?..
Лезло, лезло — ой! Что это такое? Что это такое — и светлое, и большое, и теплое? И как это называется, и где это кончается, и неужели опять будет темно?..
Две рыбки
Две рыбки плескались в ведерке: одна рыбка с воображением была, другая без.
Та, которая с воображением, смотрела на зеленое, измазанное краской дно ведерка и думала: «Это дно морское, это водоросли зеленые…» А другая смотрела и думала: «Вот попалась… скоро нож…»
И правда скоро нож появился, острый, блестящий, завертелся, закружился над ними…
— Меч! Рыба-меч! — испугалась первая рыба да как шарахнется, как выпрыгнет из ведерка — прямо на подоконник, прямо вниз с пятого этажа, прямо — в бассейн, который стоял внизу! А посреди бассейна лягушка сидела, каменная, и никак квакнуть не могла. Вот хочет — и никак. И вдруг кто-то — бух! Кто-то с пятого этажа — бух! Прямо рядом — бух!
И лягушка сказала: «Ква!» Она бы хотела сказать длинно, она бы хотела сказать: «Рыба, я вас уважаю, рыба. Я уважаю рыб, которые прыгают с пятого этажа, если им надо в воду…» Но она сказала: «Ква!» И рыба вильнула хвостиком, будто все поняла… А в это время другой рыбе хвост отрубили, голову отрубили, косточки перемыли, съели да еще сказали:
— Разве одной рыбой наешься?
По снегу к проруби
Была зима. Вышел из лесу медведь и пошел по снегу к проруби. Наклонился, посмотрел в воду: «Какой я большой!»
Вдруг выстрел раздался. «Все равно большой», — сказал и упал.
Пришла вторая зима. Вышел из лесу другой медведь и пошел по снегу к проруби. Наклонился, посмотрел в воду: «Какой я большой».
Вдруг выстрел раздался. «Маленький я — не большой», — сказал медведь и упал…
На третью зиму вышел из лесу маленький медвежонок и пошел, играя: «Где здесь рыбки?» Наклонился над прорубью. Выстрел! «Значит, нет рыбок… Обманула мама…» — удивился он и упал.
Наступила четвертая зима. Вышел из леса самый обыкновенный медведь и наклонился над прорубью: «Пить». Выстрел. «Эх, не закрыл берлогу… Выдует тепло…» — пожалел он и умер.
Пятый упал головой в воду: «Рябина. Красная рябина над моей берлогой!»
Шестой долго сидел над водой: «Почему я такой черный?» Вдруг — выстрел, прямо в глаз. «Белый я, все белое!» И упал.
Седьмой не вышел из леса.
Муха
На ладони у меня был мед, на нее села муха, я закрыла ее другой ладонью, на ней были чернильные пятна…
И я слушала, как она жужжала, долго жужжала…
А потом я выпустила ее…
Полетела муха, рассекая комнату — мое пространство — на всякие неровные части…
Потом в форточку вылетела и полетела дальше, от меня, во всякие другие пространства, рассекая и их по пути на всякие неровные части…
Но знаю, будет она умирать, соберутся вокруг нее другие мухи, и она скажет:
— Слушайте, дети, я умираю. Я видела много-много всего, я была в разных-разных странах. Но раз — и этого я никогда не забуду! — я была в одной маленькой стране — там так сладко пахло медом, там были такие огромные фиолетовые звезды!..
Три неба
Эх да голубые большие рыбы закрывают небо. Мы смотрим и видим этих эх да голубых больших рыб.
А за этими эх да голубыми большими рыбами — синее небо, синие запахи, синяя густота, пустота…
А за синим — черное небо: черная вода, черный песок, черная тина…
Мы смотрим и видим эх да голубых больших рыб. Но если раздвинуть этих эх да голубых больших рыб и стряхнуть с себя синие-синие брызги, то попадешь туда, в черное небо, и оно засосет, как черная вода, как черный песок, как черная тина…
Эх да голубые большие рыбы закрывают небо.
Бабочка
Бабочка утром полетела в небо и сделала триста тридцать три виража.