- Тише, моя маленькая, успокойся. Ты все правильно сделала, - гладя ее по голове, шептал Дан.
Они оба были поглощены собой, даже не обращая внимания на вломившихся в дом людей во главе с Аланом и Ринатом. Те оперативно прошлись по дому, выискивая оставшуюся опасность и устраняя ее в ту же секунду. Ничто уже не волновало Соню и Данияра, кроме друг друга. Дан вздыхал мысленно и с облегчением от того, что все закончилось, что она снова в безопасности, рядом с ним, цела и невредима. А Соня всеми силами старалась поверить в оправдание Дана – она все сделала правильно. Старалась успокоиться в его руках и получить то, чего так долго ждала – чувство уверенности и защищенности.
- Все чисто, - произнес Алан, опуская пистолет и пряча его в кобуру.
Остальные последовали его примеру, уверившись в том, что все спокойно.
- Мы будем ждать в машине, - добавил мужчина и махнул своим людям в сторону двери.
Друзья напоследок ободряюще улыбнулись другу и направились туда же.
- Я все равно заберу тебя с собой, - раздался в жуткой тишине хриплый голос.
В мгновение ока Дан повернулся к лежащему на полу Антону, сжимающему дрожащей рукой пистолет, направленный ему в грудь. В ту же секунду Алан и Ринат схватились за свои, но Антон уже нажимал на курок. Раздался выстрел, а затем еще несколько с секундным интервалом – это стреляли Ринат и Алан. Теперь уже окончательно мертвый Журавлев обездвижено замер. Но Дан даже не взглянул в его сторону, с ужасом глядя на Соню в своих руках, а точнее на пятно крови на ее груди в области сердца. Она заслонила его собой в последний момент, встала перед ним, спасая его жизнь.
Друзья что-то кричали и говорили, звонили по телефону и надрывались в рацию. Но ничего этого он не слышал, глядя в потухающие глаза любимой женщины.
- Что ты сделала? – обессилено прошептал мужчина, оседая на пол и осторожно укладывая ее на колени.
- Мне проще… умереть самой, чем… видеть мертвым… тебя, - едва слышно, хрипло прошептала девушка, а по подбородку потекла струйка крови, и она закашлялась.
Дан не осознавал, что до боли сжимает ее тело, стараясь удержать в нем жизнь; не осознавал, что по лицу течет уже не только кровь, но и слезы – злые и бессильные; не понимал, что вообще происходит вокруг. Все самое важное для него в эту секунду было сосредоточенно в зеленых глазах, которые изо всех сил старались остаться распахнутыми и в последний раз насмотреться на него.
- Не смей, слышишь! Не смей умирать, - прохрипел мужчина, наклоняясь к ее лицу и касаясь ее лба своим.
Холодная ладонь опустилась на бледную щеку, а глаза не отрывались от ее глаз.
- Держись, только держись, - умолял он, не понимая, почему в глазах становиться мутно – слез становилось слишком много, и они застилали глаза. - Я ведь только тебя нашел, ты не можешь оставить меня одного, слышишь? Не можешь. Ты – моя! Я не отпущу тебя!
- Не отпускай, - едва слышно прошептала Соня, закрывая глаза и обмякая в его руках.
Конец…
Альтернативная концовка
…
- Держись, только держись, - умолял он, не понимая, почему в глазах становиться мутно – слез становилось слишком много, и они застилали глаза. - Я ведь только тебя нашел, ты не можешь оставить меня одного, слышишь? Не можешь. Ты – моя! Я не отпущу тебя!
- Не отпускай, - едва слышно прошептала Соня, закрывая глаза и обмякая в его руках.
Дальнейшее стало для Дана настоящим адом. Соня сумела продержаться до приезда врачей, но никто не мог дать вразумительного ответа, сможет ли она выжить. Ни на миг мужчина не отпускал ее руки, пока ее везли в больницу и к операционной палате. Он бы и дальше пошел с ней, чтобы быть рядом и давать чувствовать свою близость, но его не пустили. Он понимал, что нельзя, но бешенство бурлило и бессилие злило – хотелось туда, к ней. Что если это ее последние минуты, а его не будет рядом? Что если она умрет в той безликой комнате, не чувствуя его руки на своей руке, не слыша его мольбы остаться, не чувствуя на себе все, что он хотел ей дать – любовь, нежность, ласку и защиту? Он просто хотел быть с ней рядом, не зависимо от того, будет она жить или нет, останется с ним или уйдет.
Как раненый зверь он несколько часов метался по коридору перед операционной, не в силах остановиться даже на секунду. Никакие уверения и просьбы Алана, который остался с ним, не помогли Дану взять себя в руки. Он просто не мог успокоиться и дать себе передышку. Он едва позволил какой-то медсестре обработать раны на лице – на большее его не хватило. И когда к нему вышел врач, он уже мало походил на разумного человека: глаза лихорадочно сверкали безумием, кулаки были сжаты, а зубы стиснуты до скрежета.