Доктор Чу встретила их в приемной: по случаю воскресенья в офисе никого не было.
— Ваш брат рассказал мне, что случилось. Должно быть, все это очень тяжело для вас, миссис Фрейзер, — участливо сказала она, сжимая руки Лили своими крошечными пальчиками. — Вам лучше сесть. Вижу, вы все еще очень слабы. Хотите стакан воды?
У нее оказались очень теплые, добрые руки, и Лили не хотелось их отпускать. А голос невероятно успокаивающий. Она вдруг почувствовала себя намного лучше — чистая иллюзия, разумеется, но тем не менее… Даже ноющая боль в ребрах, казалось, отступила. Она улыбнулась доктору Чу, цепляясь за ее руки, как утопающий — за спасательный круг.
— Нет, все в порядке. Разве что немного устала.
— Тогда заходите в мой кабинет и садитесь. У меня очень удобное кресло и высокий табурет для ног, так что вам будет хорошо. Вот сюда…
Комната оказалась квадратной, со светло-голубой мягкой мебелью и натертым паркетным полом. Волна умиротворения снова нахлынула на Лили.
— Позвольте помочь вам сесть, миссис Фрейзер.
— Пожалуйста, зовите меня Лили.
— Спасибо, с удовольствием.
Как только Лили устроилась, доктор Чу поставила рядом свое кресло и снова взяла ее за руку. Заметив, как веки Лили блаженно опускаются, доктор довольно кивнула. Она велела Савичу подставить табурет под ноги сестры и заметила, что это мгновенно облегчило боль в швах. Интересная пациентка. Бледное лицо с ясными глазами. И очень красивыми, светло-голубыми, идеально гармонирующими со светлыми волосами. Настоящая красавица… хотя сейчас это не имеет значения. Главное, что она попала в беду. И еще важнее то, что она впитывает силу, которую дает ей Марлина.
— Лили. Какое романтическое имя. Звучит как нежная музыка. И заставляет грезить о несбыточном.
— Так звали мою бабушку, — улыбнулась Лили. — По странному совпадению она выращивала поразительные по красоте лилии.
— Интересно, как иногда жизнь все расставляет по местам.
— Интересно, а иногда и страшно.
— Верно, но здесь вам ничто не грозит.
Она снова похлопала Лили по руке. Доктор знала, что Лили Фрейзер — художница, то есть человек творческий, с тонкой нервной организацией. Такие легко поддаются гипнозу.
— Вы понимаете, что я попытаюсь помочь вам вспомнить события прошлой среды? — мягко спросила она. — И хотите этого?
— Да, и очень. Только скажите, что делать. Меня еще никогда не гипнотизировали.
— Все очень просто. Постарайтесь расслабиться.
Она легко сжала руку Лили. Та ощутила, как в нее снова вливается тепло, проникая до самых костей. Невероятное спокойствие овладело ею. Неужели такие маленькие ладошки действительно наделены огромной силой?
Савич тоже подвинул стул ближе к Лили и взял ее другую руку.
Надежная рука брата… И пусть она не излучает тепло, но с ним Лили чувствует себя в безопасности.
Савич ничего не сказал, только был рядом. Шерлок уселась на диване за спиной Лили и старалась не шевелиться.
— Лили, вы, возможно, посчитаете, что это немного странно, но я не раскачиваю часы перед глазами пациента и не заставляю его ложиться на диван и повторять одно и то же по многу раз. Нет, мы просто посидим и поболтаем. Насколько я поняла, вы рисуете комиксы. «Несгибаемый Ри-мус»? Какое интересное название! Что оно означает?
Лили улыбнулась, чувствуя, как привычная боль от утраты Бет уменьшается.
— Римус — это американский сенатор из воображаемого штата Уэст-Дименше[3], где-то на Среднем Западе. Умен, совершенно аморален, беспринципен и любит устраивать гадости своим противникам. Известен также как Ловкий Римус, потому что всегда готов подойти к решению проблемы под новым углом, чтобы добиться желаемого. Мастер интриги. Никогда не сдается, не обращает внимания на мнение окружающих, при необходимости готов идти по трупам. Теперь метит в президенты и ради высокого поста подставил друга.
Доктор Чу подняла тонкую, идеально изогнутую бровь и улыбнулась:
— Что же, весьма распространенный характер. Лили весело хмыкнула:
— На прошлой неделе я закончила очередную серию. Его друг, губернатор Брейвхарт[4], не собирается мириться со своим смещением. Он готовит ответный удар. И хотя парень он крутой, у него, к сожалению, огромная проблема — его честность.
— И вы собирались отвезти комиксы в газету, вашему редактору?
Лили, немного помолчав, прикрыла глаза.
— Нет.
— Но почему?
— Потому что мне снова стало нехорошо.
— Что значит «нехорошо»?
— Показалось, что все это вздор, бред и никому не нужно. Бет погибла, а я жива, и на свете нет ничего стоящего, включая меня и все, что я делаю.
— Значит, накануне вас, как говорится, посетило вдохновение, а уже назавтра вы перешли от смеха к полной депрессии?
— Именно.
— Всего за один день?
— Да, а может, и меньше. Не помню.
— Как вы чувствовали себя в тот день, когда ваш муж отправился в Чикаго?
— Не помню, что вообще что-то чувствовала. Просто… существовала.
— Понятно. Муж позвонил вам назавтра, то есть в среду, и попросил отвезти какие-то медицинские слайды в Ферн-дейл, к доктору?
— Попросил.
— И единственная дорога туда — это шоссе 211?
— Да. Ненавижу, и всегда ее ненавидела. Она опасна. Кроме того, уже сгущались сумерки. Терпеть не могу ездить туда в такое время и поэтому вдвойне осторожна.
— Да, мне тоже становится не по себе, когда приходится ехать тем маршрутом. Кстати, вы приняли две таблетки антидепрессанта?
— Да, а потом уснула и спала с ужасными кошмарами.
— Расскажите подробнее об этих кошмарах.
Доктор уже не держала Лили за руку, но тепло все же шло через нее, словно угнездилось глубоко внутри и согревало самую душу.
— Я видела, как машина снова и снова врезается в Бет и отшвыривает ее, кричащую, зовущую меня, на обочину, футов на двадцать. А когда я проснулась, Бет по-прежнему стояла в глазах. Помню, как лежала и плакала, не в силах подняться, а в голове не было ни единой мысли.
— Как будто надежда окончательно вас покинула.
— Верно. Все кончилось, и продолжать уже не стоит. Больше ничего не имело смысла. Мир окрасился в черные тона.
— Итак, Лили, вы отъехали от дома. Вы в своем красном «эксплорере». Что вы думаете о своей машине?
— Теннисон орет на меня каждый раз, когда я называю его машиной. Я приучилась не делать этого. Он «Эксплорер» с большой буквы, и на свете больше нет ничего подобного, и это не машина, а почти божество, поэтому его следует называть по имени.
— Вы не слишком его любите, верно?
— Свекор со свекровью подарили мне его на день рождения. В августе. Когда мне исполнилось двадцать семь.
Доктор Чу не пыталась узнать побольше, допытываться, настаивать, просто беседовала с подругой. Правда, при этом легонько гладила левую руку Лили. Потом повернулась к Диллону и кивнула.
— Лили!
— Что, Диллон?
— Как ты себя чувствуешь?
— Мне тепло, Диллон, так тепло… И боль совсем ушла. Просто чудо. Я хочу выйти замуж за доктора Чу. У нее руки волшебные.
— Очень рад, — улыбнулся Савич. — Ты уже едешь по шоссе 211?
— Да. Только сейчас свернула направо. Начало еще ничего, но когда доберешься до мамонтовых деревьев, сразу темнеет и они словно смыкаются вокруг тебя. Я всегда считала, что эту дорогу прокладывал маньяк.
— Совершенно с тобой согласен. О чем ты думаешь, Лили?
— Думаю, что в сумерках кажется, что на эти деревья наброшен саван. Совсем как на Бет в гробу. Я была так угнетена и хотела покончить с этим, Диллон, покончить поскорее. Эта боль просто пожирает тебя заживо, забралась в душу, как червяк в яблоко, и грызет изнутри, и никогда не уйдет. Я просто больше не могла это выносить.
— Боль, — мягко вмешалась доктор Чу, время от времени сжимая руку Лили. — Расскажите мне побольше об этой боли.
— Она хочет слиться со мной. И я готова сдаться. Если я стану болью и боль станет мной, тогда я смогу искупить свою вину.