— Ты переживаешь из-за этого? — глянул на нее я.
— Нет, просто… Ну, будут тебя обсуждать. Думаю — может, тебе будет неловко? Зря я тебя сюда привела, лучше бы по набережной погуляли, в «Посейдоне» мороженого поели…
— Более, чем наплевать, — я отмахнулся. — Давай, расскажи мне про эту Таню. С какими гоблинами она встречалась, как училась, какие у нее были отметки по истории… И про себя тоже рассказывай. Ты ведь яблочками не по велению сердца торгуешь, верно? У тебя ведь есть мечта?
— Ого! — ее лисьи глазки заблестели. — Мечта… Ничего себе начало разговора, так меня еще не кадрили…
— А я тебя кадрю? — удивился я.
Конечно, я ее кадрил.
— А что — нет? — она тоже состроила удивленные глазки. — Кажется — да, и делаешь это довольно успешно…
При этом ее нога под столом потрогала мою. Однако!
Даша была девушкой попроще.
Нет, это не в минус — просто и моя первая девушка, и невеста, с которой я расстался после манифестации болезни, были натурами артистическими и тонкими. Ну, тянуло меня на таких. Первая — мечтала о сцене, занималась вокалом и хореографией и, несмотря на то, что училась на историческом, не любила говорить о Гуситских войнах, патриархе Никоне и безоблачном небе над всей Испанией. Мы поэтому и расстались, если честно.
Она поступала на исторический потому, что не хотела сдавать математику, но хотела диплом о высшем образовании. Это такая особая категория девочек на истфаке. Мало кто из них становится певицами, в основном — идут в училки. К глубокому сожалению. Лучше бы ртом пели на сцене, и то больше пользы для общества принесли бы. Наверное.
Вторая, которую я на определённом этапе даже называл невестой, преподавала изобразительное искусство в нашей художественной школе и была мадмуазелью во всех отношениях приятной, но к тяготам и лишениям семейной жизни со сдвинутым на своей профессии нищим больным учителем явно не готовой. Ей нравился Иероним Босх, Питер Брейгель и фламандская живопись эпохи Северного Возрождения и не нравилось готовить. Готовить в общем-то нравилось мне, так что я притворялся нормальным так долго, как только смог, а когда понял, что не вытягиваю — очень тупо слился. Чувствуя себя при этом святошей — мол, так ей будет лучше. Лицемерный ублюдок, да? Откуда мне было знать, что для нее лучше на самом деле?
Даша же вообще не запаривалась. Она жила здесь и сейчас, как в рекламе «Пепси». Какие Гуситские войны? Какой Иероним Босх? Яблочный штрудель — м-м-м! «Маргарита» — уииии! Парень при деньгах и готов слушать весь вечер — уау! И вообще… Вон та пожилая парочка в дальнем углу — они богачи, каких свет не видывал, у них трехэтажный дом на Аэродроме (в районе элитных особняков неподалеку), и они держат три химчистки в городе и автомойку. А вон те ухоженные молодые мужчины — ИТР с прокатного завода, очень перспективные ребята, но все женатые, у Станиславыча — главного инженера — тоже сегодня мальчишник, у него в субботу свадьба. Два гнома в углу — совладельцы транспортной фирмы, все маршрутки в городе им принадлежат. А Танька — официантка, всегда была противной, она себе ищет богатого папика, его много кто ищет, конечно, но не клеиться же к зоотерикам из сервитута, особенно если зоотерик — толстый старикан, настоящий сатир!
— Зоотерикам? — удивился я.
— Ну да, эти сектанты! — она уже выпила одну маргариту, и ее щечки заалели.- Некоторые говорят, все у них по науке, другие — что магичат, но факт остается фактом — они похожи на животных! Что, никогда не видел? Говорят, у зоотериков есть суперспособности, но Танька говорила, что у того сатира из суперспособностей только роги, копыта и здоровенный х… Ой!
Даша замахала руками, пытаясь согнать краску с лица, а потом прижалась ко мне, пряча лицо у меня на плече. А когда отстранилась, то сказала с некоторым испугом:
— А вон там, в нише у сцены — Холод. Официально — директор частного предприятия «Северный олень» по ремонту кондиционеров и холодильных установок. А неофициально… Да все знают, чем занимается Холод неофициально. И он смотрит на тебя. Вы что — знакомы?
Я глянул туда, куда кивнула Даша и напоролся на острый, как бритва, взгляд голубых глаз. Седой, коротко стриженный, с волевой челюстью и ямочкой на подбородке — он мог бы играть злодея-полковника в каком-нибудь американском фильме. Или — римского полководца, или русского президента, но тоже — обязательно злодея. Так вот ты какой, «Северный олень»!
Лицо Холода казалось мне смутно знакомым. Но не таким знакомым, как будто я знал его лично, а таким, как если бы я видел этого дядьку по телевизору или знавал его батю… Что-то в таком духе. Взгляда я не отводил, так что местный крестный отец что-то сказал своему собеседнику — худощавому и такому же седому, в совершенно неуместном в здешних стенах, насквозь функциональном «хаки».