- Ты обещал мне аквилу, человек! Аквилу, чтобы молиться!
***
Голос автоинформатора прозвучал через час после того, как из фляги были выпиты последние глотки воды. Игнаций не собирался менять принятого решения, но лишь Император знает, какой пыткой оказались эти несколько шагов к стене. Один из сервомоторов зацепил кусок робы, и фиксатор не защелкнулся. Воину пришлось дернуть рукой, помогая проклятой машинке установить скобу на место. Помогая сковать себя.
Он честно выполнил требование человека и теперь ждал. Почти надеялся, что в его камеру ворвется мерзостный еретик с клеймом Хаоса на лице и станет издеваться над глупостью Священного Воина, получившего свободу и добровольно вернувшегося в оковы. Что мир снова станет простым и понятным, требующим силы и стойкости, а не тяжких раздумий и сомнительных решений.
Но через несколько минут в помещение вошли всё те же сервиторы. Один из них методично проверил каждый из фиксаторов, второй забрал опустевший термоконтейнер и наполненную емкость для отходов. Когда первый завершил осмотр, в камеру вошел Лем.
- Приветствую могучего астартес.
- Достаточно ли я безопасен для тебя, смертный? – вопрос прозвучал отрывисто и горько. Вопрос, в котором за издевкой прятался настоящий страх, не найдет ли человек ошибки в исполнении своего условия, не откажется ли от соглашения.
- Достаточно, о могучий, – и Лем вытащил из нагрудного кармана кованую аквилу, не более человеческой ладони размером. – А тебе такой достаточно, или ты имел в виду настенную?
Священный символ наверняка был осквернен, слишком бестрепетно держал его в руках беловолосый еретик. Однако у воина не было веских оснований отказываться и он лишь коротко, насколько позволял ошейник, кивнул.
- Вполне.
- Хорошо, – человек шагнул ближе и вложил аквилу в ладонь Игнация.
Огромная ладонь астартес мгновенно захлопнулась, сковав руку человека надежнее, чем любой из удерживающих самого воина стальных обручей. Два рАвно испытующих взгляда скрестились, подобно клинкам. Но в глазах несокрушимого астартес победная усмешка таяла в неуверенности, а человек смотрел спокойно и ясно, улыбка одобрения чуть тронула его губы.
- Это только рука, - размеренно произнес Лем. – Не жизненно важный орган. У нас тут всё хорошо и с медициной, и с аугметикой. Мне будет больно, но не долго, и я не останусь калекой. Оно того стоит? – и замолчал, спокойно ожидая ответа, ни единым движением не отвечая на угрозу.
Игнаций разжал пальцы, и оба, бессмертный воин и человек, проследили взглядами за падающей аквилой. Лем отступил на шаг, чтобы не смотреть на космодесантника снизу вверх, и чуть кивнул головой в легчайшем намеке на поклон.
- Священный воин Астартес не может быть безопасен, ибо его тело – совершенное оружие. Я легкомысленно забыл об этом. Благодарю тебя, о могучий, что не позволил своей ненависти возобладать над разумом. Мне нравятся мои руки, и я, правда, благодарен тебе за проявленную сдержанность.
«Астартес не может быть безопасен» - это признание очевидного, или приговор? Но сервитор внёс контейнеры с едой и две фляги воды, и сосуд для помоев, и туго скатанный спальник-трансформер. Лем кивнул своим мыслям и отправился к выходу. В дверях он обернулся.
- И да, ты совершенно верно предположил, что мне передадут произнесенные в пиктер слова. Пользуйся этим способом связи, если что-то потребуется. Доброго дня, воин.
Дверь закрылась, и через полминуты, показавшиеся Игнацию вечностью, прозвучал тихий короткий гул сервомоторчиков. Обещание человека осталось в силе, пленный Астартес снова получил возможность двигаться.
Первым делом Игнаций опустился на колени и принялся изучать принесенную еретиком аквилу. Явных признаков поругания не обнаружилось, и воин взял Священного Орла в руки. Вероятно, это был нагрудный символ одного из людей в крепости Ордена. Символ, не спасший своего владельца от смерти или хаоситского плена.
Держа аквилу в ладонях, Игнаций закрыл глаза и погрузился в медитацию. Он чувствовал скверну, напитавшую каждый сантиметр этого корабля. На стальном орле в его руках не было печати Хаоса, но не было и сияющей благодати, которая озаряла священные символы и иконы в капелле его Ордена. Только вещь, не путеводная нить, позволившая бы душе легко пронзить темные бездны и швырнуть в испепеляющий Свет Императора все сомнения и недостойные мысли.
Сомнения ведут к ереси.
Священный воин Астартес отвергает всякое соприкосновение с ересью и слугами Темных Богов, кроме боевого, разумеется. Сержант рассказывал, как еще в десятой роте он с напарником возвращался из дальней разведки с ценными сведениями, и им пришлось угнать хаоситский транспорт. Оскверненная машина ехала, только если на ее крыше был распят живой смертный. Два дня ловили и распинали, чтобы добраться до своих. Их покаяние было долгим и тяжелым, но поставленную командиром задачу они выполнили. Или наоборот: они выполнили боевую задачу, но их покаяние было долгим и тяжелым? Какую мораль из этой истории вывел сержант, Игнаций так и не вспомнил.
А если бы не добрались, а если бы перешедшие в наступление братья увидели их, прибивающих очередную жертву к мерзким символам на хаоситском транспорте? И думал ли сержант, тогда еще скаут, о такой возможности, или просто делал то, что почитал своим долгом? Если я найду способ уничтожить это хаоситское кубло и волею Императора останусь в живых, посмею ли я рассказать о первых днях, о цене, уплаченной за возможность вернуть себе силы для боя? О соглашении с еретиком. Будет ли это соглашение бОльшим позором, чем отвратительная беспомощность перед свирепым умениям космодесантника–хаосита, чем вырванный пытками крик? Есть ли мне куда падать, есть ли у меня имя и честь, которые еще можно сохранить? Или мне открыты уже любые пути, ибо нет прощения и искупления, но есть долг – унести с собою во тьму как можно больше врагов, дабы расчистить путь более достойным братьям. А для этого нужны силы.
*
На маленьком экране в кабинете Лема воин Астартес сидел на полу с закрытыми глазами и медленно крошил в пальцах Имперскую Аквилу.
***
Автооповещение повторялось примерно раз в сутки. Игнаций покорно возвращался в кандалы на те пять минут, которые требовались сервиторам, чтобы расставить принесенное и собрать то, что следовало унести. Лема с ними не было. Он появился лишь на четвертый день, как всегда спокойный и вежливый.
- Это не было легкомыслием, – утвердительно произнес Игнаций в ответ на приветствие.
Лем вопросительно поднял бровь.
- Это не легкомыслие и не ошибка, – повторил Астартес.
Лем согласно кивнул.
- Это не легкомыслие и не ошибка.
- А что это?
- Маленькое доверие.
Игнаций нашел в этом ответе не больше смысла, чем в грохоте переставляемых сервитором фляг. Лем пронаблюдал за работой мысли космодесантника, и счел необходимым пояснить:
- Я предположил, что могу оказаться в пределах досягаемости для тебя и не пострадать. Потому что тебе на самом деле не нужно, чтобы со мной что-то случилось. Потому что даже моя смерть, не говоря уж о простой травме, не будет для тебя значимой победой, зато начисто лишит тебя возможности продолжать свою войну. И я подумал, что ты всё это понимаешь.
- А если бы ты ошибся?
- Мне было бы больно, и я получил бы искусственную руку.
- Смертные боятся ран.
- И я боюсь. Это и называется «доверие», понимаешь? Я очень не хочу, чтобы некая вещь случилась, но вместо того, чтобы предотвращать её самому, полагаюсь в этом деле на другого. В данном случае – на твой здравый смысл. Это как в бою – ты смотришь в свой сектор, а не крутишь головой во все стороны, потому что доверяешь бдительности своих братьев.