Слова человека собирались во фразы, каждая из которых по отдельности была понятна, но общий смысл упорно ускользал от Игнация. Еретик сравнил себя с его братьями? Еретик специально позволил ему себя схватить? «Доверие»?
- Ну смотри же: ты можешь плеваться ядом, например? Технически, тот ущерб, который причинил бы мне один меткий плевок, не сильно отличается от искалеченной руки. Если я не хожу, прикрываясь от тебя керамитовым щитом, то почему я должен избегать прикосновения? Нет, если я попробую вложить тебе в ладонь свою голову, соблазн может оказаться слишком велик, но рука? Я и спросил «оно действительно того стоит?». Я где-то ошибаюсь?
Астартес задумчиво покачал головой. В этом был смысл. И в этот момент кулак Лема уперся в раскрытую ладонь воина. Игнаций изумленно опустил взгляд и встретился с ледяными глазами человека.
- А вот если одновременно держать меня за руку, так чтобы я не сбежал сразу, и плеваться, то ущерб будет заметно тяжелее. Интересно, есть ли у этих уборочных сервиторов инструкция на такой случай?
- Ты действительно можешь серьезно пострадать, – и астартес сжал пальцы, просто чтобы увидеть страх на лице еретика.
Лем смотрел выжидающе. Потом приподнял бровь.
- Пауза затянулась, славный воин. Как-то решай уже.
- Ты действительно можешь серьезно пострадать, - повторил воин, отпуская руку человека. – Зачем ты делаешь это? Это проверка? Какая у тебя цель?
- Я вроде как знакомлюсь с тобой, о могучий.
Игнаций хмыкнул.
- А ты знакомишься со мной, и это тоже хорошо. Доброго дня, прославленный Астартес. Пока я здесь, у тебя кандалы не раскроются, а сегодня беседа подзатянулась. Доброго дня.
Дверь закрылась и почти сразу последовало привычное жужание. Воин опустил руки и так и остался стоять, прислонившись спиной к стене, погруженный в глубокие размышления.
***
Человек опять не появлялся несколько дней, и жизнь Игнация словно бы обрела размеренную рутинность, где обращение автоинформатора – всего лишь странный вариант команды «Смирно». Искалеченное и застоявшееся тело восстанавливалось, набирало былую мощь, и трехметровая камера, казалось, усыхает с каждым часом. Астартес выжимал все возможности из жалкого инвентаря и тесного помещения, повторяя, как новую литанию «…боевые тренировки, дабы вернее повергать во прах врагов Его!».
Куда более тесноты для тела мучителен был простор, открывшийся разуму. Астартес не мог должным образом сосредоточиться на молитвах, мысли соскальзывали от созерцания Света Императора к делам и думам последних дней. К размышлениям о себе – безысходности, вине, гневу, долгу, упорству в достижении последней неясной цели. К размышлениям о человеке, который один соединял камеру Игнация с остальным миром, который воплощал собою все грядущие беды и все доступные возможности.
Лем появился после пяти суток отсутствия. Традиционно приветствовал воина, окинул взглядом комнату.
- Все идет согласно нашему уговору, да? Самое время заново спросить: есть ли у тебя пожелания, ибо многие из них выполнимы.
- Зависит от цены, – отозвался Астартес.
- А цена – от запросов, – парировал человек. - Начинай с малого и повышай ставки.
- Хорошо. Ответь, человек, много ли здесь моих братьев?
- Здесь – это на корабле или лично у меня? – цинично уточнил Лем, и Игнаций на секунду прикрыл глаза, вспоминая причины, помешавшие ему искалечить это отродье. На вопрос он не ответил.
- На корабле – точно не знаю, думаю чуть более сотни. Но большинство из них ты не захотел бы видеть, поверь. У меня – двадцать восемь, считая тебя. Живут в таких же камерах, чувствуют себя по-разному. Хочешь подробностей, благородный воин?
- Да.
- О тех, что принадлежат мне, - уточнил Лем, и замер, обращаясь к внутреннему каналу связи.
- И о других тоже.
Лем покачал головой.
- Я покажу тебе три пикта, и ты поймешь, что я имел ввиду, говоря «не захочешь видеть». Придется подождать. Я пока пойду, чтоб тебе не стоять там. Когда привезут пиктопроектор – зайду.
Захлопнулась дверь, сработали сервомоторы и Игнаций опустился на колени, желая подготовить себя к тому зрелищу, которое обещал ему человек. Но молитва ускользала, превращаясь в поток размышлений. Жалкий смертный, говорящий о Священный Воинах Астартес «те, что принадлежат мне». Он ведь и меня причисляет к «тем, что принадлежат». И между тем разговаривает не так, как говорят с рабами, пленниками или слугами. И не так, как следует говорить с Астартес. Так говорили те из друзей, к чьим именам еще не полагалось обращение «Брат». Так говорят люди с людьми. Император Всепобеждающий, дай мне не впасть в безумие. Дай дождаться во всеоружии, в силах тела и разума, и совершить должное. Возможно, сейчас я узнаю о моих братьях, и их выборы откроют мне глаза.
Автоинформатор произнес свое традиционное сообщение и Игнаций привычно занял место у стены. Сервиторы вкатили пикт-установку, следом появился Лем.
- Начнем с плохого, да? - не дожидаясь ответа, человек защелкал кнопками.
Распяленое тело, практически вывернутое наизнанку. Раны, смертельные даже для Астартес. Но глаза на обезображенном лице живые.
Пикт сделан с воздуха. На границе выжженного кораблем пятна и зеленой травы стоит тварь, бугрящаяся костяными наростами. Некоторые элементы доспеха еще держатся на ней, сохраняя символы и цвета Ордена. На человеческом лице твари гримаса голода, нет - ГОЛОДА. Игнаций служил с этим парнем в одном взводе, когда был скаутом.
По корабельной галерее идут трое Астартес-отступников. Их доспехи осквернены еретическими символами, их оружие искажено и уродливо. Один из них несет шлем в руке, и Игнаций узнает его в лицо.
- Все остальные - вариация на одну из трех тем. Жертва, тварь Хаоса или новые бойцы моего капитана, – впервые Лем не старался поймать взгляд Священного воина. Тихо стоял у той же стены и вертел в руках дешевый столовый нож в неподходящих к нему роскошных ножнах. Прошло несколько минут, прежде чем Игнаций рискнул заговорить, не опасаясь сорваться в рычание или вой.
- А те, кто… - и не смог выговорить мерзкое слово «принадлежат».
- Готов? С ними проще, у меня трансляция из всех камер.
Теперь проектор показывал видео, хотя большинство картинок всё равно статичны и однообразны. Пустые маленькие камеры и прикованные к стенам обнаженные Астартес. Некоторые стоят в собственных нечистотах. Одинаковый тусклый взгляд внутрь себя, одинаково беспомощные позы.
Некоторые из братьев всего лишь в наручниках, прикрепленных к стене метровой цепью. У них есть одежда и тот же минимум удобств, что у самого Игнация.
И в череде прочих – камера, где на крепеже для фиксаторов висит стойка с тренировочным железом, в дальнем от двери углу стоит наплечник орденской брони, а сидящий на спальнике Астартес читает, и на полях текста видны узоры и цвета, используемые в уставных документах Ордена. Брат Улириан, сержант первого взвода Третьей роты.
- Что это?
- Это благородный воин, с которым мы пришли к предварительному соглашению. Сейчас он размышляет над финальной версией.
- Он читает Устав Ордена?
- Да.
Игнаций умолк, пытаясь выловить законченный вопрос в вихре противоречивых мыслей. Воспользовавшись паузой, Лем снова начал переключать картинки. Еще двое в наручниках и один прикованный к стене. И последний кадр – Игнаций, пиктопроектор и склонившийся над пультом Лем. Все 28 камер.
- Бессмертный воин, ты сейчас пожелаешь мне смерти больше обычного… У меня вызов от капитана, я через двадцать минут должен быть у него. Приду, как смогу и отвечу на вопросы, честное слово, – Лем говорил почти виновато.