Кофе давно был готов. Регина высморкалась в небесно-голубой платок и взяла посудину из кофеварки.
В дверях она столкнулась с сияющим Павлом.
- Очи у тебя на мокроватом месте, - обронил он походя.
- Да? - всхлипнув, Регина вяло улыбнулась. - А я и не заметила.
Павел, забыв о существовании сестры, отыскал в одном из шкафчиков большой бокал, потянулся к дверце рядом и только в этот момент заметил, что Регина все еще здесь.
- Че?
- Сияешь ты, как новехонький франк, - не без зависти сказала сестра.
- Как и положено гарному хлопцу в расцвете лет и сил!
- Завидный оптимизм.
- А чего мне? - Павел пожал плечами. - Ты вот выглядишь неважно. Стряслось чего?
Регина закусила губу.
- С голландцем своим не в ладах? - предположил Павел.
И Регина не выдержала:
- Да нет никакого голландца! Выдумала я его для матери.
Павел озадаченно почесал затылок.
- К кому же ты в Амстердам-то ездила?
Дважды за невероятно длинную минуту молчания Регина порывалась рассказать брату обо всем от начала и до конца. Но так и не решилась. Даже не заплакала, когда поняла, что не может, потому что, несмотря на отчаяние, все равно боится. Чего? Как это ни смешно, в какой-то мере даже матери!
- Дурак ты, Пашка, - она горько усмехнулась. - Да и я не лучше.
Теперь Регина даже радовалась, что так и не сказала главного. Ведь брат ничем не мог ей помочь, даже посочувствовать - вон какой счастливый!
- Ладно, - она взболтнула кофе. - Понесу кофеин в народ. Заждались, небось.
Бросила на Павла последний, почти затравленный взгляд и ушла.
Постояв немного в оцепенении, Павел достал из шкафчика початую бутылку "Чинзано", наполнил бокал. Смакуя итальянскую прелесть, сел за стол и задумался о том, что о жизни Регины знает ничуть не больше, чем о делах Артура. Голову никогда не посещала мысль, что у сестры могут быть проблемы она ведь держалась всегда на пять баллов, производила впечатление абсолютно уверенной в себе, цветущей девушки. А тут: слезы, недомолвки...
Регина пила со всеми кофе, как обычно, мило улыбалась и успешно играла роль довольной собой невесты преуспевающего голландца.
А Артур снова наполнил рюмку.
- Ой, сынок, - встревожилась Илга Дайнисовна, - ты уже третью наливаешь.
- Наверстываю упущенное.
- Лучше тебе попридержаться, - строго посоветовал Юрий Антонович.
Пытаясь сохранять миролюбие, с едва уловимым раздражением Артур напомнил:
- Батя, праздник ведь.
- Но святой! - Илга Дайнисовна посуровела. - В такой день...
- Блин, как бесит меня это слово! - Артур занервничал, снова потер висок. - Святой день, святое дело, святое чувство... Задолбали! Нахавались! - он чиркнул пальцем по горлу. - Во! В детстве куда ни плюнь, обязательно угодишь на что-нибудь святое, а то еще и заденешь святую мечту о светлом будущем. Щас все это заплевали, а святым объявили все то, что заставляли люто ненавидеть, - прищурив глаз, он уставился на мать. - Как это называется?
- Я всегда была с Богом, - не очень твердо произнесла Илга Дайнисовна.
- Только так, как нынче, никогда этого не выпячивала, - кисло протянул Артур. - И четко следила за тем, чтобы я - упаси твой Бог! - не пропустил ни одной демонстрации.
- Чего привязался? - вступилась вдруг за Илгу Дайнисовну Елена Антоновна. - Будто не знаешь, что так надо было.
- А называется это!.. - сделав паузу, Артур глянул исподлобья на тетку, и она принялась поправлять прическу. - Про-сти-туция.
Елена Антоновна против всех ожиданий усмехнулась и даже явно расслабилась.
- Ой, укорил! Да сейчас это почти официально процветает в каждом квартале. Так что, - она развела ладонями, - уже не грех!
Регина залилась вдруг громким, судорожным хохотом. Тыча пальцем в сторону матери, она силилась что-то сказать, но с трудом выдавливала из себя какие-то нечленораздельные, захлебывающиеся звуки.
Все ошарашено уставились на нее - даже Артур был удивлен.
- Ты что? - пролепетала Елена Антоновна.
- Это я так... - Регина, наконец, совладала с собой, прерывисто вздохнула. - Праздничное настроение выплеснулось наружу.
Елена Антоновна с сомнением еще раз глянула на дочь, но предпочла все же поверить. Артур чему-то хмыкнул, покачал головой и, с хрустом потянувшись, уставился в окно.
Возникла неловкая пауза.
- Зин, - заговорил, наконец, Юрий Антонович. - А чего Пашка не сдает экзамен на гражданство? Он же неплохо знает эстонский.
Зинаида Антоновна обреченно махнула ладонью.
- Не хочет. Не буду, говорит, унижаться, я здесь родился и вырос и становиться в один ряд с какими-то иммигрантами не собираюсь. Да и вообще недавно заявил, что через пару лет уедет: может, в Канаду, а может, и в Россию...
- А как за эстонцев радел, - с ехидцей напомнила Елена Антоновна. - Как радовался, когда они из Союза слиняли!
- Молчала бы! - процедила Регина.
- Чего это мне молчать? - Елена Антоновна возмущенно посмотрела на дочь. - Я же предупреждала, что эстонцы покажут себя. Вот они и пинают теперь таких, как Пашка! Им только голоса нужны были...
- Никто его не пинает, - буркнула Регина.
- Не пинает, это верно, - согласился Юрий Антонович. - Но родившимся здесь гражданство дать должны были. И разговоры про какую-то историческую родину - это чепуха!
- Для тебя, - угрюмо уточнил Артур, поймал на себе четыре вопрошающих взгляда и пояснил: - Как-то раз сидели мы с Витьком в одном баре. К нам подсел эстоха - давний Витькин приятель. Малость побазарили, ничего парнишка оказался - даже с юмором. Ну, по пьяному делу разоткровенничался я, стал на законы да на правительство жаловаться. Эстоха тот кивает, во всем со мной соглашается. Но когда я заговорил о видах на жительство, о гражданстве, круто насупился и заявил, что они - эстохи - русских сюда не звали, а раз уж они добились независимости (хотя добиваются только чеченцы, а эти на халяву получили), то остальные должны считаться с требованиями коренной нации. Я по первости взбеленился, хотел ему врезать, но потом решил уделать культурно на словах. Спрашиваю: а делали с вами, чмошниками толопонскими, что-нибудь такое при советской власти? Он про лагеря песню завел, так я на это моментально отвечаю, что у самого дед не один год отсидел, говори про то время, в которое сам жил. Ему сказать-то и нечего - затарабанил, как автомат, что чужаки по-любому обязаны подчиняться местным законам. Объясняю тогда, что родился здесь так же, как и он. Так этот йоннакас, знай себе, твердит: не нравится - чеши на свою историческую родину! Спрашиваю: на какую именно? В Россию, говорит, твою лапотную - куда же еще? После чего я образец терпимости - объясняю, что отец мой родился на Украине, а мать вообще из Латвии. Толопоша похлопал зенками и зарядил, что мне, мол, даже лучше, чем другим, так как имею офигенную возможность выбора между Россией, Латвией и Украиной, и что я здесь делаю, ему совершенно непонятно! - Артур окинул родню вопрошающим взглядом. - Есть ли толк говорить с ними о чем бы то ни было? Наверное, прав был тот, кто сказал: "Хороший индеец - это мертвый индеец".