Несколько дней я ждала этого момента. Я пытаюсь успокоиться, унять сердцебиение, но чем дольше слушаю в трубке долгие гудки, тем больше чувствую себя школьницей перед первым свиданием.
Натаниэль берет трубку после четвертого гудка. К этому времени я успеваю отнести его к разряду типов, которые вообще не отвечают на звонки, а перезванивают сами, прослушав сообщения на автоответчике. Но голос в трубке возвращает меня к жизни, и я сообщаю Натаниэлю, что куртка вычищена. Он приглашает меня позавтракать, что несколько дико — я редко просыпаюсь раньше девяти. Оказывается, Натаниэль пробудет в Нью-Йорке всего около двух месяцев, а затем отправится в какую-то горячую точку, а пока он здесь, он каждое утро бегает в Центральном парке. При этих словах внизу живота у меня что-то шевелится (да что там шевелится — ворочается!) и начинает сосать под ложечкой. Мои подозрения не подтвердились: Натаниэль никакой не клиент. Клиенты не бегают — они неторопливо прогуливаются, да и то если нельзя поехать на такси.
Я не позволяю себе затянуть разговор. Натаниэль не из моего круга (конечно, он сексуальный, но это не меняет сути дела). Мне нравится мое теперешнее окружение, однако перед глазами так и стоит дорожка в Центральном парке, а на ней — Натаниэль, причем обнаженный. Прогнать видение не в моей власти. Поэтому я ложусь на кровать — пусть на десять минут все исчезнет, я хочу остаться наедине с мечтами о Натаниэле. Это мои мечты, чары мне сейчас не нужны. Все, умолкаю; дальше слишком личное.
В бутике сегодня торговля идет полным ходом. Снаружи рабочие чинят асфальт. Откуда только каждый год в асфальте образуются колдобины? Неужели это затяжные последствия снегопада 1985 года? Толщина снежного покрова была три дюйма — страшно вспомнить! Раз уж заделать ямы все равно нереально, может, стоит разрыть их как-нибудь поживописнее — получится принципиально новый артефакт, покупателей в бутик привлекать будет, да и рабочие наконец перестанут долбить мозги. (Полезно иногда ходить на перформансы.)
Я обещала Люси позвонить Меган, но обещание пока подождет. Пусть Люси думает, что я слишком занята. Знаю, знаю ваши мысли: Ви, да с твоей жирной задницей и позорным вторым уровнем ты должна перед Люси зайцем скакать!.. Впрочем, что-то я сегодня не расположена к скачкам. Пожалуй, выпью еще чашечку кофе.
Так я дотягиваю до ланча (в «Большой сковородке», обязательно с икрой). Тут в бутик заваливает Кимберли.
Ее появление, конечно, меня не радует, но я ловлю себя на том, что определение «подстилка» как-то само собой ушло, а это уже немало.
— Ви, я к тебе за помощью, — говорит Кимберли так, словно уверена: я буду рада ей помочь.
— В чем дело?
Следует тяжкий вздох.
— Под Марва копает Комиссия по ценным бумагам.
Меня разбирает смех. Да, такое мне не снилось даже в самых сладких снах. Марв никогда сам не играл на бирже ценных бумаг. У Марва есть брокер, которому он доверяет, и прежде этот брокер Марва не подводил.
— Ким, не гони.
Кимберли смущена.
— Кто гонит, Ви! Я тоже вляпалась.
Нельзя же так резко бить по тормозам — и из кресла вылететь недолго!
— Ребята из Комиссии не так страшны, как их малюют, — говорю я.
М-да, для Кимберли это слабое утешение.
Кимберли оглядывается в поисках стула, но я не держу стульев в бутике — они нарушили бы строгую красоту минималистского стиля. Кимберли остается только прислониться к стене.
— Ви, я не хочу в тюрьму. Я ничего не сделала, это все Марв. Спутался со своей секретаршей, по совместительству стриптизершей. Она передавала ему конфиденциальную информацию. А ей предъявило обвинение само Большое жюри.
Большое жюри? Стриптизерша? Это серьезно. Я щелкаю пальцами в сторону Фиби — жест означает, что леди босс хочет бренди. Неужели во мне шевельнулось… сочувствие? Я анализирую свое поведение и решаю, что подобное беспокойство о Кимберли непростительно. Черт, опять чуть не наделала дел!
Однако вернемся к нашим баранам, то есть забудем на время о себе любимой и станем думать о Кимберс, далеко не такой любимой. Фиби приносит бокалы, я потягиваю бренди и держу паузу. Может, удастся залить сочувствие. Момент почти исторический.
— А вот Бланш ничего такого не говорила.
— Бланш не в курсе.
Боже, что будет с Бланш? Правда, Марв никогда не ходил у нее в любимцах, и все же какой ни есть, а он — родня…
И вдруг я вспоминаю, что обещала Бланш помочь Марву. Начинает болеть живот, как будто накануне я наелась несвежих суши. И кто меня тянул за язык!
Блин.
Но разве моя помощь действительно требуется? Помощь в глобальном смысле слова? Вряд ли. Наверняка все можно уладить принципиально иным способом.
Что, если Марв и Кимберли погибнут в автобусной аварии? Нет людей — нет проблем.
В этом случае у Бланш не выдержит сердце.
Или, к примеру, Марв признает себя виновным по всем пунктам, его приговорят к пожизненному заключению без права подачи прошения о досрочном освобождении и поместят в одну камеру с непривередливым, изголодавшимся по женщинам амбалом?
И в этом случае у Бланш не выдержит сердце.
Возможен и другой расклад: Кимберли в приступе гнева пронзит Марва чернильной ручкой. Тогда проблемы бывшего мужа исчезнут автоматически, а маленькие радости тюремного секса выпадут на долю бывшей подруги.
И в этом случае у Бланш не выдержит сердце.
Нет, так не пойдет. Перьевые ручки, тюремный секс, аварии… Детский сад какой-то. Я делаю большой глоток бренди, все еще надеясь успокоить желудок, который непонятно почему живет своей жизнью. Вот если бы Марв и Кимберс наконец поняли, что за птица нынешняя Ви, насколько она могущественна и влиятельна! Да, это была бы настоящая месть! Пара бывших могла бы основать клуб фанатов Великой Ви. Пожалуй, я даже взяла бы их продавцами в бутик, конечно, с минимальной зарплатой. Все, решено. Я вздыхаю — остается примириться с необходимостью делать добро.
Кимберс принимает мой вздох за отказ.
— Ви, ты должна мне помочь. Мне больше не к кому идти. Мы ведь были подругами, разве ты забыла?
— Подругами? И это говорит женщина, которая спала с моим мужем? Ким, ты, по-моему, преувеличиваешь.
— Связь с Марвом была ошибкой.
Я презрительно вскидываю брови. Связь с Марвом была ошибкой не только для Кимберли — все женщины, что на него западали, потом горько раскаивались.
— Кимберли, ты сейчас пожинаешь плоды своего легкомыслия. Шла бы ты подобру-поздорову.
— Прости меня, Ви. Я сваляла дуру.
— Еще какую.
— А помнишь, как мы пошли прибарахлиться в «Тиффани» и я сказала продавщице, что ты — графиня из Туниса?
— Зря стараешься, Ким, тебе меня не растрогать.
— А как мы выбрались в «Плаза» выпить чаю, а у меня была дырка на чулке и официантка к нам даже не подошла? Ты потом два месяца надо мной трунила. Ви, мы ведь хорошо почудили в свое время, скажешь, нет?
— Ким, как ты могла так со мной поступить?
Кимберли смотрит мне прямо в глаза.
— Одиночество надоело, только и всего.
Черт, как ей это удается? Нет, у меня, конечно, получается лучше, но если бы она еще потренировалась… Вот бы втянуть Кимберс в Программу! Тогда я бы перешла на третий уровень и смогла бы во время суда много чего внушить присяжным, используя передачу эмоций на расстояние.
Гм… Как вы думаете, почему Люси столь могущественна? Потому, что она любит парадоксальные решения вроде вот этого. И я такая же противоречивая: прикидываю, есть ли хоть малейший шанс спасти душу, и в то же время строю планы, как бы отправить бывшую любовницу мужа в ад на веки вечные.
— Я, право, не знаю, как тебе помочь, — говорю я.
На самом деле мне просто хочется подольше помучить Кимберс.
Она шмыгает носом, глаза наполняются натуральными слезами. Очень трогательно.
— Поговори с Марвом. Его показания могли бы меня обелить, но он наверняка будет врать, что мне была известна вся информация и я даже разболтала кое-что своей парикмахерше.