Я упражняюсь в самообладании, украдкой оглядывая платье (и, кстати, заказываю еще один мартини).
После третьего мартини звонит мобильник. Это Люси. Конечно, во время разговора с дьяволом связь отличная.
— Ви, на следующей неделе я устраиваю званый ужин. Приглашены лучшие литераторы Нью-Йорка. Ты тоже должна прийти. И приведи Меган: я приготовила подарок для ее будущего ребенка.
Я выдавливаю фразу, которая должна звучать как: «Поцелуй меня в зад и сдохни, сучка парнокопытная», однако звучит несколько иначе:
— Конечно, я приду.
— Ваш парень? — интересуется бармен.
— Мой босс, — отвечаю я.
Бармен кивает с таким видом, будто его собственный босс тоже дьявол. Ох, мальчик, мне бы твои проблемы.
После четвертого мартини я решаю, что на сегодня хватит, и оставляю парню, который не хочет стать актером, щедрые чаевые — пусть заплатит вперед за свои бухгалтерские курсы.
На улице такси нагло едут мимо — конечно, потому, что мое платье испачкано сажей. Похоже, в нашем дивном городе невозможно выжить без магии или денег, в идеале и того и другого.
Я с помощью заклинания привожу в порядок платье и для большей убедительности наколдовываю себе сережки и колье «Тиффани», что равносильно повторному подписанию контракта с Люси. Такси тут же выстраиваются в очередь.
Впредь буду умнее. А чтобы закрепить результат, процитирую: «Программа улучшения качества жизни проста и успешна, потому что она работает».
Я звоню Меган. Услышав о званом ужине, она приходит в восторг и выкладывает последние новости. Она была у врача. И каков вердикт? Невероятно, но у нее здоровая матка, и будет здоровый ребенок.
— Ви, ты была права. Нужно чаще тебя слушаться.
Еще бы. Ради таких слов стоит жить. Я утаиваю от Меган обещание Люси насчет подарка. Могу представить, что она приготовила: как минимум ребенку Меган светит алое крестильное платьице «Версаче».
Я вешаю трубку и плетусь в гостиную. Там, на моем диване, с сигаретой в руке восседает мамуля. Она уткнулась в телевизор — показывают рекламу салона магии.
— Смотри, что я сегодня купила.
Мамуля демонстрирует самый безобразный дерьмофакт, какой мне когда-либо приходилось видеть, — небольшую приплюснутую чашу с изображением обнаженных фигур.
— Это еще что?
— Магический кристалл.
(А вы знаете, что такое магический кристалл? И если он магический, то на кой черт на нем такие рисунки?) Я смотрю на мамулю новыми глазами.
— Мам, ты что, гадать умеешь?
— Этот кристалл я купила у гадалки.
Удачное завершение удачного дня.
— Ты ходила к гадалке?
— Я решила узнать, что ждет меня в будущем, — ну, вдруг я выиграю в лотерею или получу в подарок норковую шапку, какую видела в «Блумингдейл». Нужно жить дальше. Мне нравится в Нью-Йорке. Я хочу остаться. Навсегда.
(Только что вы слышали вопль агонизирующего существа. Так вот, это я билась в агонии.)
— Гадалка тут не поможет. Тебе нужен туроператор. Мам, переехала бы ты куда-нибудь поближе к океану.
— Ви, я живу во Флориде. У меня этот океан уже в печенках сидит. Вдобавок я намерена начать новую жизнь без твоего отца.
— Мама, ты должна за него бороться. Знаешь, не далее как вчера он о тебе спрашивал.
— Да ты что?
В мамулином голосе столько радости и надежды, что мое титановое сердце дает крохотную, почти незаметную, но трещину.
— Представь себе, — вру я, усаживаясь на диван рядом с мамулей.
Хорошо бы сейчас быть на седьмом уровне, чтобы уметь управлять поведением людей, — тогда бы я вернула папу в мамулины объятия. Разрыв уже дает о себе знать: у мамули появились мешки под глазами. Такой (только повыше ростом) я была в двадцать пять лет.
— Мама, все гадалки и иже с ними — просто шарлатаны.
Мамуля затягивается и начинает выпускать кольца дыма — явный признак, что все скверно. Глаза у нее подозрительно блестят. Да мамуля плачет!
— Не знаю, почему мне вздумалось заглядывать в будущее.
— Ну так больше не ходи туда.
— Поздно, Ви. Не могу поверить в то, что сказала гадалка.
— Мама, это все чушь собачья.
Мамуля словно застыла.
— Так что она тебе сказала?
— Ты скоро умрешь.
Голос у мамули дрожит, так что на секунду можно даже представить, что она относится к виду Homo sapiens. Но страх ее вполне понятен. Я тоже ужасно боюсь смерти. Я пытаюсь взглянуть на ситуацию с практической точки зрения.
— Мама, конечно, ты умрешь, но если бросишь курить, то, пожалуй, протянешь еще годика два.
И тут до меня доходит, что колокол звонит далеко не по мамуле.
Он звонит по мне!
В тот же миг ад чуточку шире раскрывает в зевке свою пасть. Каким-то чудом удается выдавить смешок.
— Мам, неужели я похожа на человека, который одной ногой стоит в могиле?
— Вроде нет, но ты столько пьешь…
Я не говорю мамуле, что моя печень давным-давно законсервирована и в ближайшие пару миллионов лет волноваться не о чем.
— Лучше пить, чем курить.
— Вот только не надо читать проповедей, — говорит мамуля, однако сигарету гасит.
— Ты первая начала.
— Ви, я тебя люблю. Знаю, я не идеальная мать…
Мягко говоря…
— …но ты моя единственная дочь.
— Мам, давай сменим тему. Поговорим лучше о гадании. Как именно тебе гадали — на кофейной гуще или на картах?
Мамуля всхлипывает. Я еще надеюсь, что она просто вспомнила сцену из сериала, но всхлипы переходят в рыдания. Я молчу как дура, с каждым новым всхлипом чувствуя себя все более набитой, и наконец не выдерживаю.
Я глажу мамулину руку. Вроде ничего особенного, но рыдания становятся тише.
Черт, что я делаю? Зачем я касаюсь ее плеча?
Мамуля реагирует немедленно: она обхватывает меня, как карликовый (если такие бывают) медведь гризли — человеческую жертву. Я терплю. Ладно, скажу честно: мне это нравится, но виду я ни за что не подам, а то в мамулиных лапах окажется козырь, и я еще раскаюсь в своей минутной слабости.
Наверное, мамуля чувствует, что приступ дочерней любви меня отпустил, иначе зачем, вставая с дивана, она фыркает?
— Спасибо, Ви.
— Ладно, проехали, — отвечает Черствая Ви.
Глава 11
Набоков как-то выразился в том смысле, что критика — это один шаг от фанфар до освистания. Если перефразировать писателя, критика — это полшага от освистания до хорошей закуски. На последнем благотворительном званом обеде для литературного бомонда Нью-Йорка случился скандал между небезызвестным критиком из «Таймс» и небезызвестной, а правильнее сказать, «раскрученной» писательницей. Последняя выразила недовольство тем, что в прессе недостаточно освещается творчество женщин-писателей. Однако простая констатация факта переросла в перепалку, которая приобрела особую пикантность, когда леди автор схватила критика за руку (правую, можно сказать, натруженную) и сунула эту руку в гору запеченных в тесте яблок, возвышавшуюся на блюде. Следующая книга этой писательницы появится в продаже в августе. Мы уверены, что «Таймс» раскритикует ее в дым, но на запах жареного, несомненно, сбегутся толпы покупателей и разберут новинку, как горячие пирожки.
Последнее слово в пластической хирургии — подтягивание бровей. Под кожу вживляются крючки из специального сплава, который затем рассасывается и полностью усваивается организмом. Прощайте, нависшие брови а la Брежнев! К сожалению, два самых известных в Нью-Йорке пластических хирурга никак не могут определить, кто же из них изобрел эту в высшей степени и во всех смыслах полезную процедуру. Мы с нетерпением ждем, когда истец станет в очередь на операцию — это поможет узнать, кто же настоящий автор ноу-хау.
Дочь одного сенатора из Коннектикута теперь ест за двоих. В отцовстве подозреваются трое: знаменитый гонщик НАСКАР, шеф полиции Нью-Йорка (его жена, пожалуй, будет не в восторге), а также маленький зеленый человечек. Мы постараемся держать вас в курсе…