И это говорит Ви! Это Ви поминает Бога, мораль, нравственные ценности. Вот от кого не ожидала! Что ж, и на Солнце есть пятна.
— Конечно, в тюрьму этот мужлан не сядет, — капризно тянет Паоло. — От него требуется только изменить меру пресечения.
— Ты не понимаешь. — Я бросаю взгляд на Охлажденного Кэла. (Колдовство действует всего несколько минут. Программа улучшения качества жизни, статья 375.) — Он и слышать об этом не хочет. Он хочет понести наказание.
Паоло смотрит на Кэла большими глазами.
— Это выше моего понимания.
— Но мы ему не дадим.
— А как же Регина?
— О Регине можешь забыть. Найди себе какую-нибудь модельку и терпи ее закидоны до конца дней своих. С обыкновенной девушкой у тебя не получится — ты пустой и самовлюбленный тип.
Натаниэль тоже обыкновенный. А я — пустая и самовлюбленная. Я вижу, что задела Паоло за живое.
— Я не могу так вот просто отказаться от Регины.
Эх, Паоло, мне ли не знать, до чего тебе сейчас больно!
— Придется.
Я обеспечиваю Кэлу несколько провалов в памяти, и остаток вечера проходит очень мило. Эми в своей стихии, я же веду себя непривычно тихо и скромно. Такое бывает, когда ударяешься в самоанализ. Вытащив из памяти поступки, которые совершить может только женщина, я прихожу к однозначному выводу.
Какая же я дрянь!
Я запредельно завистлива, и если мир — это «Титаник», то моя каюта по правому борту, а значит, на спасение рассчитывать нечего. Я хотела быть самой крутой, хотя в грош не ставила тех, над кем получила превосходство; я хотела показать Марву, какое сокровище он потерял; наконец, я хотела щеголять дорогущей сумкой. Поэтому я продала душу. Цена огромная, но сделка казалась такой выгодной! И вот в один прекрасный день (подозреваю, что в тот самый, когда я сиганула в пруд за девчонкой) мне захотелось стать хорошей. Несмотря на то что, уже продавая душу, я была уверена: ад светит мне в любом случае.
Если честно, мне до сих пор хочется стать хорошей. И сегодня я скажу об этом вслух. Я хочу стать хорошей. Я хочу получать удовольствие от сидения в парке на скамейке, я хочу не притворяться преданной подругой, а быть ею.
Вопрос лишь в том, насколько сильно мое желание. Готова ли я пойти против Люси, не убояться ее гнева, вынести ее пытки, о которых и помыслить страшно? Да. После жирной задницы меня ничем не запугаешь.
Так значит, я хочу стать хорошей настолько, что готова сотворить нечто равноценное первому выкидышу Меган? Нет. Ведь Люси знает меня как облупленную, она глаз с меня не спустит, не даст мне ни малейшего шанса.
Как видите, я склонна раскладывать все по полочкам, что немало говорит о моей сущности. Да, я хочу стать хорошей, но не желаю отказываться от образа жизни, который обошелся мне так дорого. Вот если бы я думала, что получу назад душу, я бы от него отказалась или, по крайней мере, тешила бы себя мыслью, что могу отказаться в любой момент. Но душу не вернуть — контракт подписан раз и навсегда.
Я вляпалась.
А завтра мне предстоит сказать Бланш, что Марва все-таки посадят, несмотря на мои старания. Конечно, можно было бы познакомить его с Люси. Но я этого не сделаю. Даже за девятый уровень. Ни за что на свете.
Дома мамуля смотрит «Богатые и знаменитые: стиль жизни» по новому жидкокристаллическому телевизору. Опять шлялась по магазинам, и небезрезультатно.
— Привет, мам, — говорю я, усаживаясь рядом.
— Как прошел вечер? — интересуется мамуля, словно карликовый дьявол из рекламы виагры.
Наверняка без Люси и копирайтеры не обходятся.
— Паршиво. Мама, я хочу погулять в парке.
— Одиннадцать ночи. Тебя ограбят и изнасилуют.
— Пойдем со мной, это очень важно.
— Вечно ты со своими выдумками. Видишь, я уже в пижаме.
У меня в руках оказываются ночная сорочка и фланелевые штаны.
— Вот, пожалуйста. Это сейчас очень актуально.
— Ты серьезно?
— Конечно!
— Ви, ты хочешь, чтобы я пропустила «Робин Лич»?
— «Робин Лич» каждую неделю показывают. Ничего, если один раз не посмотришь. Неужели ты не можешь сделать для меня такую малость?
Я упрашиваю мамулю, потому что сегодня мне нужна хотя бы эта победа. Последний раз я разговаривала с мамулей таким тоном двадцать лет назад. Просто она слишком часто отвечала «нет», вот я и перестала просить. Но сегодня все иначе.
— Ви, не стыдно тебе на ночь глядя гнать на улицу пожилую женщину?
Через десять минут мы сидим на скамейке.
— Ну и зачем мы сюда притащились?
Я могла бы рассказать мамуле, что хочу поиграть в другую жизнь, представить, что я — это не я. Но ей этого не понять.
— Не знаю. Мне просто подумалось, что мы должны иногда сидеть на скамейке, кормить птиц и нюхать розы.
— Нет здесь никаких роз, — фыркает мамуля.
— Хочешь пить?
— А у тебя что, вода с собой?
Я извлекаю из-под скамейки сумку.
— Нет, вино.
— Ви, ты же знаешь: я не пью. Без повода.
— Тогда давай считать нашу вылазку серьезным поводом.
— Было бы что праздновать. У меня жизнь разбита, а ты…
— Мне очень жаль, что вы с папой расстались.
Мне действительно очень жаль. Я могу, задействовав колдовство, обеспечить мамуле временный душевный покой, но даже девятый уровень не дает возможности изменить характер человека.
— Ви, меня наконец приняли в жилищное сообщество. Я переезжаю.
— Мне кажется, мы будем лучше ладить, если перестанем целыми днями мозолить друг другу глаза.
— Да, я тоже так думаю. И знаешь что, Ви? Ты совсем не такая плохая дочь, какой я тебя считала. Поверь, я говорю так не потому, что ты даришь мне модные тряпки.
— Спасибо, мама. Одно время мне казалось, что у меня не мать, а ехидна. Теперь я так не думаю.
Мамуля обнимает меня за шею, я пытаюсь угнездиться у нее под мышкой. Получается далеко не сразу — неудивительно, без тренировки-то. Потом мы возвращаемся домой. Ну, Ви, и чего ты добилась посиделками с мамулей в парке? Да, было славно, но разве тебе стало легче?
Нисколько.
Когда в воскресенье я появляюсь в парке, Бланш и Юрий уже сидят за шахматным столиком, и, кажется, он ее натаскивает.
— Смотри, Бланш, насобачишься, и я больше не смогу с тобой играть, — улыбаюсь я.
— Не волнуйся, Ви. Раньше я тебе проигрывала, но теперь даже не надейся.
Мы начинаем игру, Юрий мельтешит перед глазами. Он меня недолюбливает, я знаю. Юрий очень чувствительный. Здорово, что Бланш его встретила. Я позволяю Бланш забрать ладью и слона — надо же ее подбодрить перед тем, как рассказывать про Марва.
— Бланш, у меня плохие новости.
— Жизнь прекрасна, если только у тебя не обнаружили рак. Давай выкладывай. Просто скажи все сразу, без предисловий.
— Марва посадят.
Браслеты перестают позвякивать.
— Боже мой!
— Бланш, мне очень жаль.
— Значит, ты ничего не смогла сделать? Я так на тебя надеялась!
— Тебе, конечно, нелегко в это поверить, учитывая, как зла я была на Марва, но я правда пыталась. Просто у меня ничего не вышло.
— Не знаю, что смогу для него сделать. Наверное, мне разрешат его навещать, но я так не люблю тюрьмы!
— А кто их любит! Поступай, как считаешь нужным. Это главное.
— Я знала, что Марв плохо кончит. Он всегда думал, что кривая вывезет. Ви, не повторяй его ошибок, не ищи в жизни легких путей.
Хороший совет, жаль, опоздал немного.
Чувствительный Юрий, заметив, как помрачнела Бланш, кладет руку ей на плечо. Бланш немедленно накрывает его ладонь своей. Браслеты звенят. Юрий смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, из-под немыслимых бровей, которые от неприязни срослись в одну черно-бурую гусеницу.
— Бланш, черти взяли верх. Помочь?
— Не брала я никакой верх.
Кажется, эти слова я произношу впервые в жизни. (Небольшое преувеличение: за те пять лет, что мы играем в шахматы, я получила с Бланш энное количество тысяч долларов.)