Я провела большую часть года, оправляясь от твоего так называемого чувства юмора. У орды дрова!
Следуя твоему совету, я покопалась в литературе, посвященной ароматической бумаге и восковым печатям. Все эти коммуникации посредством базовых материй – они как будто противоречат здравому смыслу. Запечатывать письмо – физический объект, не имеющий даже призрачной копии в облаке, когда вся информация хранится на одном тонком листе бумаги – еще более пластичным материалом, несущим ни много ни мало идеографическую подпись! Оповещающую любого держателя письма о личности отправительницы, о ее роли и, возможно, даже о ее целях! С точки зрения оперативной безопасности – сумасшествие чистой воды. Но, как говорят пророки, нет горы такой высокой[8] – и я излагаю свой ответ здесь. Надеюсь, тебе понравилось распечатывать эту посылку. Я не стала наносить дополнительных ароматов – у нашего посредника с этим и так все в порядке.
В письмах есть что-то от путешествий во времени, ты не находишь? Я представляю, как ты смеешься над моей маленькой шуткой; представляю, как ты ворчишь; представляю, как отбрасываешь мои слова в сторону. Ты все еще со мной? Или я обращаюсь в пустоту, к мухам, которые остались грызть эту тушу? Ты можешь оставить меня на пять лет, ты можешь никогда не вернуться – а мне приходится писать остаток письма, не зная об этом.
Одним словом, я предпочитаю иметь отчет о получении – например, мгновенное рукопожатие по нашей медленной телепатической связи. Это весьма увлекательная технология, хоть и имеющая свои пределы.
Ты спрашиваешь, едим ли мы.
На этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. Нет никакого моно-«мы»; есть много «нас». Они чередуются и взаимозаменяются. Ты когда-нибудь разглядывала часовой механизм? Я говорю о механизме по-настоящему хороших часов – если хочешь понять, что я имею в виду, спустись в Гану тридцать третьего века нашей эры. Компания «Limited Unlimited» в Аккре производит восхитительные часы с прозрачными наномерными шестеренками, каждая – размером не больше песчинки, а зубья такие маленькие, что не видны глазу, с действиями, противодействиями и препятствиями: они преломляют свет, как калейдоскоп. И точно показывают время. Ты – одна, а нас так много: детали, наслоенные поверх других деталей, каждая со своими индивидуальными особенностями, желаниями, целями. Один человек может менять лица, меняя местоположение. Сознания запросто перемещаются между телами. Каждый может являться всем, чем он хочет. Агентство привносит в это определенный порядок. Едим ли мы?
Я – да.
Мне это не нужно. Нас выращивают в капсулах, наши базовые знания копируются из кластера в кластер, баланс питательных веществ поддерживается гелевыми ваннами, где большинство из нас и проводят всю жизнь, пока наши развоплощенные умы порхают в пустоте среди звезд. Мы живем удаленно, мы изучаем с помощью дронов – я говорю о физическом мире, но он лишь один из многих и не самый интересный по сравнению с другими. Некоторые из нас выходят из ванн и сами отправляются в путешествия, но их жизнедеятельность может поддерживаться по нескольку месяцев без дозарядки, а когда та все-таки потребуется, наготове всегда есть пустая капсула.
Все это, конечно, касается по большей части гражданских. Агентам требуются независимые режимы работы. Мы отделены от массы и передвигаемся в своих собственных телах. Так проще для всех.
Питание – довольно мерзкая штука, согласись. Я имею в виду саму концепцию. Когда ты привыкаешь к гиперпространственным станциям дозарядки, к солнечному свету и космическим лучам, когда практически все твои представления о красоте сосредоточены в сердце великой машины, трудно польститься на такую концепцию: костями, торчащими из смазанных слюной десен, измельчать выросшие в грязи объекты в кашу, которая пройдет сквозь влажную трубку, соединяющую твой рот с мешком кислоты, плещущейся под сердцем. У новобранцев после сушки всегда уходит немало времени на то, чтобы к этому привыкнуть.
Но сейчас мне нравится еда. Многим из наших нравится, хотя и не все готовы признаваться в этом публично. От еды я получаю наслаждение, которое можно испытать только от ненужных тебе вещей. Спортсменка любит бег ровно до тех пор, пока ей не приходится удирать ото льва. Секс становится приятнее, когда обособлен – уж прости – от животного отчаяния, вызванного тягой к продолжению рода (и даже от отчаяния, вызванного долгим отсутствием секса, как я успела заметить за время минувшей двадцатилетней командировки и сопутствующего ей застоя).
8
«A