Дарья, лет десяти, такая же белобрысая, как Петр, и сидевшая с ним рядом, в это время вздумала ущипнуть братишку за голую коленку, и он пискнул.
- Дом у нас кладбищенский: арендатору полагается жилплощадь... Уплотнять его здесь некем, - от этого мы избавлены... А церковь, из которой я ушел сюда, говорят, не сегодня-завтра закроют: хор имели, а певчих не страховали!.. Теперь из страхкассы иск предъявляют в пять ты-сяч, а?.. Где им такую сумму собрать! Ни за что не соберут! Значит, прикроют... Теперь вопрос: куда оттуда отец Афанасий пойдет?.. А мне аренда дана на пять лет!.. Еще, значит, вам обеспечено четыре года... четыре же года - это срок!.. Через четыре года даже и Петру будет одиннадцать! Петру одиннадцать, Дарье четырнадцать, а тебе, Степан, двадцать! Ка-ко-во?..
Так как приземистая, в синем, попадья собирала в это время тарелки от борща и устанавливала гору их на кастрюле, чтобы отнести в кухню, Лука подмигнул ей как будто даже несколько удивленно:
- Каково? Двадцать!.. Тогда пусть женится, если хочет, и - на свои хлеба... Евфалия - замуж выйдет... Евтихий - он тоже со счетов долой через четыре года... Останутся, стало быть, двое с нами: Дарья и Петр... Та-ак!.. Покупайте книги, какие нужно, Степан и Евтихий, я тоже буду вместе с вами механике учиться!
Попадья сказала только:
- А у прежнего арендатора на сколько лет бумажка была составлена? - и пошла на кухню с тарелками.
Лука подбросил было голову, кинув ей вслед:
- Под меня не подроются, нет! - однако очень внимательно стал разглядывать всех своих пятерых и только коротко чмыхал носом, а те тоже молчали, занимаясь каждый своим: Степан щупал немалый уже бицепс на правой руке, Евтихий обгрызал заусеницы, Евфалия расстегивала рукавчики блузы и закатывала их выше локтей, Дарья заплетала распустившуюся льняную косичку, укрепляя в ней голубую ленту, а Петр проворной горстью ловил мух над куском своего хлеба.
Комната, в которой обедали, была большая, но стены голые, на окнах сетки от мух, потому что окна выходили на двор, откуда тянуло запахом сухого кизяка.
Когда принесла попадья из кухни огромную сковороду жареной картошки с коричневыми кусками печенки посередине и сама принялась накладывать всем на тарелки, Лука сказал ей небрежно:
- А этого, в панаме, я с кладбища, конечно, прогнал!.. Наш брат живец, разумеется, но-о хитрости непомерной!..
- Прогнал?.. А он что?.. Пошел? - забеспокоилась попадья.
- Да ведь ехать ему было не на чем... пошел, конечно... Я его на месте застал: подробную опись всему кладбищу делал и... плани-ровал!..
- Что?.. Ведь говорила я!
У попадьи застыла ложка в руке, глаза стали, как из черного стекла, и побелел загнутый нос.
- Твоя правда!.. Очень расспрашивал насчет церковушки... Для меня ясно: полкладбища, подлец, хочет оттяпать!
- Если не все! - вставила Евфалия.
Лука посмотрел на дочь, и голос его стал торжественным и важным.
- И, несмотря что я его с кладбища погнал, чуть только панихиду я начал служить бабе этой, он, понимаешь ли, тут же, в церковь, и стоит!.. Вот Петр его видел.
- Видел, мама! Я видел! Видел!..
Выпустив зажатую в кулак муху, Петр засиял, заболтал ногами, наконец поднял колени и уткнулся в них подбородком.
Попадья тянулась в это время с ложкой картофеля к тарелке Евтихия, но от беспокойства и оттого, что не могла отвести глаз с лица мужа, высыпала картофель прямо на белую клеенку стола, беззвучно прошептав при этом:
- И что же он в церкви?
- Конечно, все осмотрел пристально, однако в конце концов смылся... Теперь он, разумеется, в отдел местного хозяйства пойдет: я мысль его понял!
Лука нанизал на вилку сразу несколько кружочков картошки, выбирая самую поджаристую, и, когда она захрустела у него на зубах, добавил:
- А мысль эта та, чтоб за аренду полкладбища хо-ро-шую цену им предложить, - вот эта мысль!
- Если не всего кладбища! - сказала Дарья, протягивая тарелку матери.
- Вот тебе и четвертый за один год! Сколько же будет их за пять лет? спросила попадья испуганно-тихо.
Петр встал на стул и старался свою тарелку протянуть к матери ближе, чем сестра.
- Сядь! - крикнул на него Лука и добавил: - Этот четвертый - он самый хитрый... Те трое прямо ко мне приходили, не приму ли я их в долю, потому что деваться им некуда, а этот... Этот окольным путем действовать хочет!.. Не иначе у него в местхозе знакомство есть... Сиди ровно, Евфалия, а то горб наживешь!.. Этот по-хозяйски планировал!..
- Чепуха! - сказал Степан, дожевывая печенку. - Договор пишется, чтобы его соблюдали... Раз арендный договор есть...
- То его найдут невыгодным, - досказал Евтихий, а Евфалия добавила:
- Кольев набьют, колючую проволоку натянут, и все.
- Петр! - крикнул Лука на младшего, все еще не получившего картофеля и опять вскочившего на стул.
- И размножится кладбище наше делением, как инфузория, - угрюмо буркнул Евтихий.
- Поди сам в местхоз, а не жди! Узнай, какие у него такие планы, сказала попадья, леденя мужа черными стеклами глаз.
Но Лука отозвался бурно:
- Планы его?.. На его планы у меня свои контрпланы есть!.. И контрпланы эти я скорее его, подлеца, могу в дело пустить!.. Пусть он знает: захочу - и в два счета сделаю!.. По-ду-ма-ешь, какая явилась зеленая тля!.. Дарья! Сиди смирно, тебе говорят, а то выгоню из комнаты вон!
III
Год с небольшим назад на прежнего арендатора кладбища поступил донос, что он в девятнадцатом помогал белым. Донос был за подписью Луки Суховерова, служителя культа, а не позже как через месяц сам Лука Суховеров, подписав еще и другую нужную бумагу, договор с местхозом, перевез сюда свою большую и дружную семью.
Уволенный из школы, Степан начал учиться каменотесному делу и теперь довольно исправно владел нужными инструментами; Евтихий выполнял заказы на деревянные кресты из дубовых пластин; Евфалию пока еще не исключали из школы, и на ее обязанности было делать в городе те или иные необходимые мелкие покупки; Дарья училась дома и помогала матери на кухне, а теперь, летом, должна была еще поливать цветы на могилах и посыпать дорожки песком. Петр обязан был помогать отцу в церкви, и если отец служил заупокойные обедни, то Петру, даже и летом, полагалось надевать новые ботинки.
Так как со старыми могильщиками выходили частые споры, то Степан и Евтихий взялись рыть и могилы сами, но с тем, чтобы с каждой отчислялось в их личную пользу по рублю на брата. Лука подумал и согласился, и этим их деньгам, которые у него же хранились, велся особый счет.
Кладбище было обширное. Город основался еще при Александре I, и с тех пор все везли и везли на это кладбище покойников - знатных, сановных, чиновных и совсем незнатных, совсем нечиновных. Однако нечиновные с течением времени покрылись одними чиновными, и могил без памятников и чугунных или железных оград в середине кладбища уже не было, а ближе к церкви памятники были исключительно из мрамора, белого, черного, серого, больших размеров и очень дорогой работы.
Нужно было разобраться в своем новом хозяйстве, и Лука всесемейно обошел кладбище, найдя на нем много примечательного.
Об одном вместительном склепе, в котором не было никаких признаков гробов, зато в несколько примятых кучек разложена была прелая солома, он сказал, присвистнув: