Более того, общая схема работы мозга более или менее соответствует распространенным представлениям. Левое полушарие занимается анализом и логикой, отличается точностью и следит за временем. Правое характеризуется мечтательностью, оно обрабатывает информацию обобщенно, не разбивая на составляющие, и больше задействовано в чувственном восприятии, чем в абстрактных когнитивных функциях2.
В частности, когда левое полушарие разбирается в смысле услышанных нами слов, оно обычно роется в памяти, выясняя, что эти слова могут означать, а затем выдает ответ, отражающий наши ожидания. Правое же полушарие склонно трактовать смысл услышанного в контексте информации, поступающей в данный момент, а не пытаться догадаться, что именно мы должны были услышать3. Поэтому левое полушарие очень точно понимает, что нам говорят, но не отличается проницательностью, не улавливая тонких различий между контекстом и буквальным смыслом сказанного (например, ухмылку, сопровождаемую словами “прошу прощения”). Правое же полушарие может очень ясно понимать общий смысл услышанного, но быть не в состоянии объяснить, из чего он следует. Сравнительно плохо умея внятно излагать понятое, правое полушарие склонно мыслить на интуитивном уровне, “чуять нутром”.
Не так уж неверно и представление о том, что правое полушарие эмоциональнее левого. Оно отвечает, в частности, за страх и уныние, и в целом за пессимистичные настроения. Именно поэтому люди, перенесшие сильный левополушарный инсульт, очень часто ведут себя так, будто с ними случилась настоящая катастрофа, даже если вызванные инсультом нарушения незначительны. Похоже, что в подобных случаях поврежденное левое полушарие теряет способность подчинять себе правое, которое в результате загружает сознание больного своими высокоэмоциональными реакциями.
Пациенты с серьезными повреждениями правого полушария, напротив, иногда как будто совершенно по этому поводу не тревожатся, сохраняя оптимизм и сангвиническую бесшабашность перед лицом травмы, которая, казалось бы, должна приносить им ужасные страдания. В крайних случаях они вообще отказываются признавать, что с ними не все в порядке. Именно это, как утверждают, произошло с одним весьма высокопоставленным американским судьей, который, ко всеобщему замешательству, категорически не хотел уходить на пенсию, несмотря на полную утрату способности сколько-нибудь разумно оценивать доказательства. Он вел заседания в самом приподнятом настроении, бодро оправдывая подсудимых, совершивших тяжкие преступления, но иногда приговаривая к пожизненному заключению за мелкие правонарушения. Он ни в какую не поддавался на уговоры коллег подать в отставку и в конце концов был уволен. Но, похоже, и этот поворот событий его нисколько не расстроил, хотя, может, и озадачил, и он еще немало лет радовался жизни на пенсии.
Иногда подобное самоуверенное пренебрежение собственным недугом доходит до таких крайностей, что люди с поврежденным правым полушарием отказываются замечать у себя откровенно тяжелые нарушения, такие как паралич или даже слепота. Этот синдром называют анозогнозией.
Хотя несдерживаемая работа левого полушария и может делать человека беспечным, для полноценного чувства юмора обе половины нашего мозга должны работать вместе. Вот обычный анекдот. Кенгуру заходит в бар, садится за стойку и заказывает кружку пива. Шокированный бармен наливает пиво. “Сколько с меня?” — спрашивает кенгуру. Бармен приходит в себя и решает проверить, действительно ли этот кенгуру такой умный, как кажется. Подмигнув другим посетителям, он называет заоблачную цену. Кенгуру расплачивается, и бармен, убедившись, что кенгуру все-таки глупее человека, несколько успокаивается и пытается завязать разговор: “Да, нечасто к нам кенгуру заходят”.
Предположим, что у анекдота может быть три концовки: а) и тут кенгуру достает пистолет и убивает бармена; б) а сидящий рядом посетитель говорит: “На самом деле я чревовещатель. А этого кенгуру я выдрессировал и научил пить пиво”; в) “Еще бы, — отвечает кенгуру. — С такими-то ценами!”