Всему миру известны, богопротивные его [Наполеона] замыслы, и деяния, коими он попирал законы и правду. Еще во времена народного возмущения, свирепствовавшего во Франции во время богопротивной революции, бедственной для человечества и навлекшей небесное проклятие на виновников ее, отложился он от христианской веры, на сходбищах народных торжествовал учрежденные лжеумствующими богоотступниками идолопоклоннические празднества и в сонме нечестивых сообщников своих воздал поклонение, единому Всевышнему Божеству подобающее, истуканам, человеческим тварям и блудницам, идольским изображениям для них служившим.
В Египте приобщился он гонителям Церкви Христовой, проповедовал Алкоран Магометов, объявил себя защитником исповедания неверных последователей сего лжепророка мусульман и торжественно показывал презрение свое к пастырям святой Церкви Христовой. Наконец, к вящему посрамлению оной, созвал во Франции иудейские синагоги, повелел явно воздавать раввинам их почести и установил новый великий сангедрин еврейский, сей самый богопротивный собор, который некогда дерзнул осудить на распятие Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа и теперь помышляет соединить иудеев, гневом Божиим рассыпанных по всему лицу земли, и устроить их на испровержение Церкви Христовой и (о, дерзость ужасная, превосходящая меру всех злодеяний!) на провозглашение лжемессии в лице Наполеона».
Интересно то, что в этом тексте много правды. Давайте разбираться. Присвоил ли Бонапарт «царственный венец Франции»? Безусловно, да. Захватив в 1799 году власть, он стал сначала первым консулом, а к 1806 году назывался уже императором. Распространил ли он свою власть на «соседственные» государства? Конечно. К этому моменту ему подчинялись уже многие страны.
Угрожал ли он России «вторжением в ее пределы» — сомнительно, но, во всяком случае, воевал он в тот момент против России, так что мог теоретически и вторгнуться. А должно ли это было сопровождаться «потрясением православной греко-российской Церкви»? После общего вступления автор — а им, скорее всего, был известный церковный деятель митрополит Платон (Левшин) — подробно перечисляет совершенные Наполеоном злодеяния. И вот здесь уже начинается интересная игра с фактами, вымыслами и полувымыслом.
Отложился ли Наполеон от христианской веры? Конечно, человек, который вырос, сформировался, начал свою карьеру во времена Великой французской революции, не мог быть «воцерковленным» в том смысле, как это понимал митрополит Платон. Наполеон не ходил в церковь, не исповедовался, не причащался. Верил ли он в Бога, сказать трудно. Основываясь на его разговоре с ученым Лапласом, можно предположить, что какое-то религиозное чувство у него было. Наполеон, по преданию, спросил ученого: «Великий Ньютон все время ссылается на Бога, а вы написали такую огромную книгу о системе мира и ни разу не упомянули о Боге!» На что Лаплас ответил: «Сир, я в этой гипотезе не нуждался».
Позиция Лапласа в данном случае понятна, а вот почему Наполеон задал такой вопрос — просто констатируя факт, что у Ньютона так, а у Лапласа иначе, или же его шокировало отсутствие упоминаний о Боге, — сказать трудно. Зато мы знаем, что Наполеон хорошо понимал пропагандистскую силу религии — не хуже московского митрополита. Другое знаменитое изречение французского императора гласит: «Религия — прекрасный инструмент для удержания бедных людей в покорности».
Эту фразу тоже можно толковать по-разному — и как слова неверующего циника, и как рассуждение религиозного политика. Но каковы были в реальности отношения Наполеона с религией? Если верить тексту, читавшемуся в российских церквях, то он участвовал в «идолопоклоннических празднествах» и поклонялся «истуканам, человеческим тварям и блудницам, идольским изображениям для них служившим».
Что должны были представить себе прихожане? Они слышали достаточно библейских текстов, чтобы слова «идол», «истукан», «блудница» вызвали у них совершенно четкие ассоциации с жуткими человеческими жертвоприношениями Ваалу и другим языческим божествам, с которыми боролись библейские пророки. «Блудница» отсылала к Вавилонской блуднице из Апокалипсиса, когда Иоанн Богослов «увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами».