Внутренняя обстановка кабинета до самого конца осталась почти такой же, какой была в первые дни. Добавления, которые делались с течением времени, не меняли стиля, а лишь прибавляли детали. Главная черта этой небольшой, скромной комнаты в два окна — простота и целесообразность. Не было почти ни одной вещи, которая не имела какого-нибудь значения для Владимира Ильича и которая не отражала бы его индивидуальности. Исключение в этом отношении составляли большие старинные всегда фальшивившие часы. Владимир Ильич считал плохими и такие часы, которые фальшивят хотя бы на одну минуту в сутки, а с этими часами случался такой грех и минут на пятнадцать. Старый часовщик, который заводил и чинил в течение нескольких десятков лет все часы в Кремле, много раз слышал от Владимира Ильича замечания по поводу этих часов, но, повидимому, исправить их было нельзя. Однако Владимир Ильич отклонял предложение переменить их. «Другие будут такими же», — говорил он нехотя. В конце концов они все-таки были заменены другими.
Двери и окна в кабинете — без драпировок. Это было желание Владимира Ильича. Он не любил драпировок и никогда не позволял опускать шторы, как будто ему было тесно и душно в отделенной от внешнего мира комнате со спущенными шторами.
Температура в кабинете не должна была превышать 14 градусов. Более высокую комнатную температуру Владимир Ильич переносил плохо и за излишнее усердие в этом отношении делал замечания.
Владимир Ильич привык к своему кабинету и любил его. Много раз мы предлагали ему поменять комнату на большую и лучшую в другом крыле здания, однако он всегда и решительно отказывался. Так же решительно отказывался он переменить письменный стол на больший и лучший.
На письменном столе, стоявшем почти посередине комнаты, всякая вещь имела свое место и назначение.
С правой стороны — три телефона с усилителями. Всем известно, какую роль играл телефон в работе Владимира Ильича и как часто он им пользовался. Этим объясняется то возмущение, которое вызывала у Владимира Ильича плохая работа телефонов, особенно иногородних. Сильное напряжение голоса и слуха при частых разговорах на дальние расстояния, перерывы и шум в аппарате — все те недостатки в работе телефона, которые лишь очень медленно и постепенно устранялись, вызывали большое неудовольствие и даже раздражение Владимира Ильича. Мы многократно получали устные и письменные распоряжения, адресованные управляющему делами Совнаркома, народному комиссару почт и телеграфа и другим лицам, с категорическими требованиями добиться безукоризненной работы телефона. Однако, повидимому, это не зависело от воли отдельных лиц и даже учреждений.
Мне вспоминаются разговоры с Владимиром Ильичем уже в начале 1922 года, когда он из Горок диктовал ряд поручений и писем по специально для него установленному аппарату с прямым проводом. Но и этот аппарат работал небезупречно. В то время, вероятно, по причине уже начавшегося заболевания, Владимир Ильич особенно остро реагировал на всякий посторонний шум или перерыв при разговоре по телефону. Почти при каждом разговоре Владимир Ильич отмечал, как работает телефон, например: «Сегодня вот телефон хорошо работает», или: «Почему-то только что хорошо было слышно, а вот сейчас опять хуже» и т. п. Особенно памятен нам харьковский провод, по которому Владимир Ильич часто разговаривал и который постоянно портился.
На столе слева обыкновенно лежали папки с бумагами. На протяжении нескольких лет работы у Владимира Ильича я по его указаниям и по своей инициативе пыталась приспособить эти папки наиболее целесообразным для работы Владимира Ильича образом, но это мне так и не удалось. Владимир Ильич поручал завести ему папки для бумаг спешных, неспешных, важных, менее важных, просмотренных, непросмотренных и т. д. Эти папки заводились, бумаги в них помещались в соответствующем порядке, к каждой бумаге прикреплялась записка с кратким изложением сути дела, в начале каждой папки прилагалась краткая опись бумаги.
Папки раскладывались на столе в самом «убедительном» порядке и… лежали себе спокойно и мирно, а нужные ему бумаги Владимир Ильич сгребал на середину стола и, уходя, клал на них большие ножницы. Это означало «трогать не сметь». Или же складывал все нужные ему бумаги в одну совершенно постороннюю папку и уносил с собой. Эта папка непрерывно пополнялась, над ней работал Владимир Ильич. Но, наконец, она разбухала, так как он складывал в нее все новые бумаги, которые почему-либо обращали на себя его внимание, и некоторое время их никто, кроме него, не трогал. Получив разрешение Владимира Ильича, я разбирала их и раскладывала по-соответствующим папкам, выбирая из этих папок устаревшие бумаги в архив.