— Как это мило! — Задумчиво вздохнула я. Сердце снова кольнула давно забытая обида на мать, которой я никогда не знала.
Мистл стыдливо понурила голову, покосившись на Шейна.
— Если Вам больше ничего не требуется, милорд, я оставлю вас наедине.
— Спасибо, Мистл, — ответил он. — Можешь вернуться утром. Думаю, Александрия и я уберем за собой сами. Проведи остаток вечера со своей парой. А я своей чуть позже покажу ее комнату.
Такое ощущение, что она собиралась возразить; она явно не рада была переложить уборку на наши плечи. Но, в итоге, все же склонила голову и сказала:
— Как пожелаете, милорд. Спокойной ночи, милорд, миледи. — Повернулась и покинула комнату, не издав ни единого звука.
Я как раз поднесла кофе ко рту, предвкушая первый благословенный глоток, когда на меня вдруг обрушился смысл сказанных Шейном слов.
— Ох, мать вашу, нет, — я опустила чашку с кофе. Глядя в его направлении, я продолжила. — Сейчас я притворюсь, что ничего не слышала, и буду наслаждаться беконом и кофе. А затем, когда я закончу, ты покажешь мне мою спальню и я, наконец, оденусь.
Шейн хитро улыбнулся и взял со своей тарелки рулетик из бекона.
— Если ты так сказала, еще не значит, что так оно и будет, Александрия, — сказал он и откусил кусочек, закрыв глаза от удовольствия.
— Ага, взаимно, чешуйчатый преследователь.
«Я просто буду игнорировать его, пока наслаждаюсь беконом и своим кофе. Да, именно так. Игнорировать его. И начну вот прямо сейчас».
Мои глаза неотрывно следили за движением его кадыка, когда он глотал очередной прожеванный кусок. Но потом он высунул кончик языка и слизнул с нижней губы каплю сока, вытекшего из бекона. Мои бедра предательски сжались.
— Чтоб мне кончить прямо на этом месте, — пробурчала я.
— В любое время, моя Лекси. В любое время, — усмехнулся он и вернулся к еде.
«Вот же ублюдок».
Глава 3
«Компромисс — это искусство разделить пирог так, чтобы каждый был уверен, что лучший кусок достался именно ему».
Людвиг Эрхард
Остаток трапезы мы провели примерно в том же духе: Шейн не раз упоминал, что мы предначертаны друг другу судьбой. И поэтому он решил, что мы теперь пара. И всякий раз я вежливо поправляла его, ведь папа воспитал меня истинной леди. Можете не верить, но клянусь, это правда.
— Слышишь, тупоголовая долбанутая ящерица, пошел на хрен ты и та лошадь, которую ты оседлал и продолжаешь гнать в одном направлении. Какая часть «ни за что на свете» тебе не понятна? Меня это не интересует. Ни сейчас, ни завтра — никогда в этой жизни. Я ни за что на свете не стану ни твоей парой, ни женой, ни подружкой, ни девочкой для секса, ни кем бы то ни было еще. Мало того, что мне вообще не нравятся такие как ты, но ведь ты даже не моего вида!
— Александрия, боюсь, я вынужден просить тебя воздержаться от подобной речи. Это совершенно непозволительное поведение для леди, и уж тем более неприемлемо для моей пары.
Шейн вытер губы салфеткой и положил ее на стол рядом с собой.
— Не заставляй меня исправлять твое поведение, Kotyonok. Тебе не понравится, если мне придется наказать тебя, перекинув через колено. Не так бы я предпочел отшлепать тебя.
Я рассмеялась. «На какой наркоте сидит этот псих?»
— Ты правда считаешь, — ухмыльнулась я, — что у тебя есть хоть малейший шанс отшлепать меня по заднице? Тогда тебе, нахрен, пора обратиться к врачу, приятель.
Глаза Шейна потемнели и подозрительно заблестели, словно бы в предвкушении. Ох, как жаль, что я вовремя не заметила его невербальный намек.
— Это последнее предупреждение, Александрия. Больше повторять не стану. Ты взрослая женщина, пора прекращать вести себя как несмышленое дитя.
— Да? — Я высунула язык, подняла обе ладони тыльной стороной к нему, сложив в процессе все пальцы, кроме средних, и начала салютовать всем известным жестом с двух рук. Акцентируя по очереди каждый из этих сакральных символов, я медленно произнесла — пошел ты, мудак.
Я и глазом не успела моргнуть, как он оказался по другую сторону стола и, схватив меня, перекинул через плечо.
— Какого хера ты делаешь? — завизжала я.
Ответом мне был шлепок его тяжелой ладони по моей заднице.
— Ау! Это чертовски больно!
И еще один шлепок мне в награду.
— Ааааа, — закричала я. — Я тебя сейчас охренеть, как ненавижу. И да, я сейчас про песню из моего плейлиста, там еще есть «Killing In The Name» [6], гребаная, ты чешуйчатая морда.
И снова шлепок, я аж губу закусила. В этот раз особенно больно.
— Ты говоришь так много слов, большая часть из которых не имеют никакого смысла. Девочка, иной раз ты несешь такую ахинею! Мне даже интересно, ты сама-то понимаешь хотя бы половину того, что вылетает из твоего рта?
— Ну так погугли, тупица.
И без промедления меня настиг очередной шлепок.
— Мне больно!
— А никто и не предполагал, что это будет приятно, Александрия. На то оно и называется наказанием. Как только мы окажемся в наших покоях, я как следует займусь твоей филейной частью. К этому уже давно шло, — опасно прорычал он.
Я сглотнула… «наверное, ну, есть такая возможность, что я слегка перегнула палку. Папа всегда говорил, что я не умею вовремя заткнуться. Может, он и прав».
Я была несколько занята, свисая вверх тормашками с плеча Шейна и вскрикивая каждый раз, как тот шлепал меня, поэтому даже не заметила, что мы куда-то идем. Ну ладно, может я немножечко, совсем чуть-чуть, самую малость, даже под микроскопом не различишь и сквернословила по пути.
Тело разбило мелкой дрожью, когда он провел ладонью по моей раскрасневшейся заднице, аккуратно сжав ее. Я уже было намеревалась наехать на него снова, но он внезапно остановился. Мои попытки выглянуть из-за плеча не увенчались особым успехом: все, что мне удалось разглядеть — дерево. Нет, не в смысле «дерево» как дерево! В смысле, это, должно быть, дверь, потому что через секунду она распахнулась, и Шейн шагнул в темную комнату.
Свет загорелся буквально через секунду после того, как мы оказались внутри, и я увидела помещение, наверняка очень просторное, насколько я могла судить со своей не самой удобной позиции. Когда Шейн повернулся, чтобы закрыть дверь, мне в глаза бросилась кровать. Да, эта махина может вместить человек пять, как минимум.
«Эй, а ведь я могла бы разместить на ней весь свой гарем», — подумала я, снова вслух.
— Этому никогда не бывать, Котенок. В этой постели с тобой буду только я. Всегда. Я Дракон, а мы не делимся своими сокровищами. И я убью любого, кто вздумает приблизиться к тебе, так что будь осторожна: ты, конечно же, не пострадаешь, расплачиваться будет несчастный дурак, которого ты решишь соблазнить, наставляя мне рога.
«Скажите мне кто-нибудь, почему это настолько возбуждает? Не иначе, во мне проснулся Стокгольмский синдром [7]».
Без предупреждений меня перевернули, и я снова торчу головой вверх, Шейн присел на край кровати, а потом снова уложил меня на свое колено. Вы же помните, что из одежды на мне лишь банное полотенце? Излишне говорить, что оно не пережило всех манипуляций.
И вот я голая, прямо как в тот день, когда появилась на свет, и перекинута через колено дракона задницей кверху, словно какая-то непослушная пятилетка.
— Александрия, — вздохнул он. — Мне очень не хотелось бы начинать наши отношения подобным образом, но ты не оставляешь мне выбора. Раз ты ведешь себя как ребенок, то и наказана будешь соответственно.
— Между нами нет никаких отношений, идиот. Ты. Похитил. Меня! — закричала я, яростно выплевывая слова.
6
речь о 2 песнях: Kelis — «I Hate You So Much» и Rage Against the Machine — «Killing In The Name»
7
термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и (или) применения или угрозы применения насилия