Он ничего не ответил, взял стоявшую на столике бутылку вина и долил в бокалы.
— Когда ты успела стать таким тонким психологом, раньше ты так не изъяснялась. — заметил он.
— Я много думала, читала и училась. Прежняя Дефне, испытывавшая трудности в выражении чувств, подросла. Послушай, Омер, ты хороший отец, я вижу, что ты любишь малыша, но пойми, я не иду к нему бесплатным приложением. Я не стану жить с тобой, только потому, что ты хочешь быть с Мертом.
— Разве я так ставил вопрос? Мне нужна ты, прежде всего, а Мерт ‒ часть тебя. — уже с некоторым раздражением в голосе произнес он.
— Думаю, разговоров на сегодня достаточно. — она поднялась и, потянувшись, направилась в спальню, но задержавшись перед дверью, добавила: — Ты дал мне время подумать, оно еще не закончилось. Мой возможный возврат в Турцию не будет означать мою готовность жить с тобой. Мне нужно время, чтобы все взвесить, ведь за прошедшие четыре года ты не мог не измениться. Хочешь ‒ жди, в противном случае, ты можешь быть свободен от каких-либо обязательств по отношению к нам. И еще одно, если ты вдруг решишь забрать у меня Мерта, апеллируя к турецким законам, я выйду замуж, и у моего сына будет отец.
Пожелав ему спокойной ночи, Дефне ушла в спальню, Омер допил вино, стараясь не думать о ее последних словах, как и предполагал, шагов навстречу не случилось, но кое-что позитивное он, тем не менее, отметил, она все еще рассматривает его предложение вернуться на родину. Пусть с опозданием, но ему в голову пришла интересная мысль: он мог бы предложить ей совместное проживание в его доме на условиях доброго соседства, как она когда-то сделала это, пусть они, какое-то время, не будут делить одну постель, но все равно будут семьей. Завтра же он обговорит с ней этот вариант…
Омер зашел в свою спальню и, одев пижаму, приготовился спать, однако сон бежал от него, в голове беспрестанно бродили по кругу одни и те же мысли, связанные с вечерним разговором, к тому же она спала совсем рядом, не давая себе времени подумать, он вошел в соседнюю комнату, Дефне лежала лицом к сыну, с другой стороны свободные подушки образовали своеобразный барьер, который должен был по замыслу матери удержать сына от падения во сне, осторожно убрав их, он лег на кровать с другой стороны, она прогнулась под его тяжестью, и теплое детское тельце тут же перекатилось к нему, но Дефне не проснулась, она всегда отличалась крепким сном и, к счастью, эту особенность не потеряла, быстро согреваясь и успокаиваясь, он тоже заснул.
Встав утром, Дефне нашла его спящим вместе с ними на одной кровати со стороны сына, который уютно свернулся у него подмышкой.
Приготовив завтрак, Дефне оставила его на столе, надеясь, что Омер догадается разогреть, прежде чем покормить сына, взяла этюдник и отправилась рисовать. Выйдя на улицу, с наслаждением вдохнула полной грудью свежий, чистый воздух и остановилась, любуясь тихой красотой нетронутой природы. Здесь не было шума большого города: ни воя сирен, ни звуков людских голосов, ни выхлопов машин, была только эта первозданная красота, которой пел хвалу несмолкаемый птичий гомон. Умиротворение и покой были чувствами, владевшими ею, пока она выбирала место для своей картины; Дефне нашла интересный ракурс ‒ угол дома, увитый плющом и еще цветущим вьюном, большие камни разбросанные неподалеку и лес, почти вплотную подступивший к жилищу. Дефне рисовала масляными красками, которые захватил для нее Омер, и так увлеклась, что потеряла счет времени и не с первого раза услышала голос звавшего ее сына, она весело откликнулась и скоро увидела, как ее малыш бежит, успевая еще подпрыгивать и тащить за собой большую ветку с уже увядшими листьями. Он был такой оживленный, прелестный, с румянцем во всю щеку, с радостно горящими черными глазками, она отложила кисти и присела, раскинув руки, готовая принять в объятия ее самое главное сокровище в жизни. Обнимая мать за шею, Мерт увлеченно затарахтел:
— Мамоцька, я все скусал. Папоцька сказал, сто я могу кататься на лисапеде и дазе порулить на масыне, дазе порулить! Мы тебя искали, а ты не слысала сто ли? Я крицял, крицял. А сто ты рисуес, подними я посмотрю.
Посмотрев на картину, он покачал головой и, очевидно, подражая кому-то, произнес: — Совсем неплохо.
Дефне прыснула, не в силах сдержать смех, она узнала в его голосе интонации Патрика, Мерт тут же присоединился к ее смеху. Подошедший Омер весело поинтересовался:
— Чему вы так смеетесь?
— Да вот, — продолжая смеяться, она указала на сына, — подрос еще один строгий критик и ценитель живописи.
— Мамоцька, а мозно я тозе порисую? — и он запрыгал от нетерпения.
— Ну, конечно, душа моя, папа даст тебе карандаши и бумагу и посадит вон за тот столик. — она показала рукой в направлении дома.
— А я хоцю с тобой, рядом… — надул губы малыш.
Омер вмешался: — Обязательно, в следующий раз, я куплю тебе детский этюдник, стульчик и ты, как маленький художник, будешь рисовать рядом с мамой. Договорились?
— Хоросо. — кивнул Мерт и взял отца за руку.
— Спасибо… — одними губами проговорила Дефне.
Омер в ответ улыбнулся и, в свою очередь, изобразил губами в ее сторону звонкий поцелуй, в ответ она состроила смешную гримаску и закатила глаза, он засмеялся и пошел с сыном к дому, думая, что это было отличное начало дня.
Дефне рисовала весь день с перерывом на обед, Омер несколько раз подходил к ней, указывая на неточности в работе, но не мешал и старался занять Мерта, чтобы дать ей возможность закончить картину, и только, когда стало темнеть, она закрыла этюдник. Этим вечером, уложив Мерта спать и присев перед камином с чашкой чая, она намеревалась провести время перед сном спокойно, без разговоров о прошлом и просмотреть книгу о техниках иллюстрации, которую захватила с собой в поездку, но когда Омер присел слишком близко к ней на диван, она поняла, что поступила неосмотрительно.
Положив руку на спинку дивана и почти касаясь ее плеч, он вплотную приблизился, словно читая текст вместе с ней, от его тела исходил жар, мысли Дефне начали путаться и принимать опасный оборот, она с ужасом чувствовала, как в ней растет желание, и в данный момент ей было все равно Омер ли это прошлого, или настоящего. Она не решалась повернуть голову, ощущая его теплое дыхание на своей щеке и прикрыв глаза, ждала его действий, но он не шевелился. Дефне понимала, что стоит ей повернуться к нему, как их губы встретятся, а дальше все случится само собой, как он, наверняка, и запланировал, она обмякнет, потеряв контроль над своим телом, и он возьмет ее прямо здесь, перед камином.
Разум кричал: «Нет!», тело бурлило: «Да!», сердце сначала молчало, а потом негромко согласилось, повернув голову, она встретила его губы, с жадностью впиваясь в ее рот, он сильно прихватил ее нижнюю губу, и она почувствовала вкус крови, его язык яростно метался во рту Дефне, заставляя ее отвечать тем же, Омер развернулся и руками буквально подгреб ее под себя, придавив тяжестью тела, они соприкоснулись так тесно, что застонали почти одновременно, он просунул руку под блузку и, не помня себя от страсти, сильно сжал ее грудь. Ее возбуждение росло со скоростью лавины, сметая стены, которые она тщательно выстраивала между ними, она стащила его пуловер, и с удовлетворением выдохнула, прикоснувшись к его обнаженной, горячей спине, потом, повинуясь вспыхнувшему дикому желанию, вцепилась зубами в его обнаженное плечо, боль от укуса застала его врасплох, но только усилила его возбуждение, он ахнул и приподнялся, чтобы стащить с нее одежду.
Сползая с узкого дивана на пол перед камином, они раздевались и раздевали друг друга с лихорадочной быстротой, робко зародившаяся в ее голове мысль: «Что ты делаешь… Опомнись…», не успев оформиться, тут же растворилась в шквале страсти, от которой она начала задыхаться, как если бы находилась на глубине и была лишена кислорода, подхваченная беспощадной волной, с головой накрывшей ее. В слепом желании обладать друг другом после стольких лет разлуки они перешагнули стадию любовных прелюдий, всех этих поглаживаний, поцелуев и объятий, которые всегда были частью их отношений. Было только нестерпимое стремление соприкоснуться обнаженными телами, вжаться друг в друга, забраться под кожу и раствориться.