– Двести десять рублей.
– А чего так дорого?
– Повышение цен в связи с праздником.
– Да они у вас вон какие, не первой свежести. За сто пятьдесят отдадите?
– Нет, не хотите – как хотите, – завредничала я. – Мне их вообще мужчина подарил.
– Подождите, а давайте обменяемся? – спохватилась тётка и жестом фокусника извлекла из своей ноши нечто. В свете фонарей и иллюминации глазам предстало косорылое чучело местами облезлой кошки. – Смотрите, какая прелесть. Берите-берите, выгодная сделка, Матильда подороже вашего букетика будет.
– Матильда? – только и смогла я вымолвить.
– Да, это кошка моей тётушки. Тётушка недавно скончалась, а её дочь сегодня раздавала вещи на память. Мне досталась Матильда.
– Прекрасный новогодний подарок, – пробубнила я, прикидывая, не взять ли в самом деле подружку для Квартиранта. Он у меня некастрированный и периодически утоляет основной инстинкт с подушками. Наволочки от частых стирок безнадёжно выцвели, с Матильдой я бы сэкономила.
Да нет, что за чушь? Мой кот не некрофил!
– Плохо, наверное, отдавать память о любимой тётушке, – постаралась я отделаться от дамы.
– Цветы нужны кровь из носу, а то ведьма старая решит, что я её не люблю.
И тут я подумала о Ленке. А что, приволоку кошечку в качестве новогоднего презента. По крайней мере, нетривиально, а то всё гели для душа да гели для душа.
Поменялись. Вот только тёткин пакет унесло ветром, а жертвовать целлофаном из-под цветов она отказалась – всё-таки букет для любимой свекрови. Пришлось тащиться с чучелом в обнимку.
Не успели мы с Матильдой пройти и двадцати метров, как сзади окликнули:
– Тётенька!
Мы повернулись. К нам бежала девочка лет десяти с какими-то свисающими с плеч верёвками.
– Тётенька, купите, а, – предложила школьница, поднимая вверх конец одной верёвки. – А что это у вас и вашей кошечки с лицами?
Видимо, меня перекосорылило так же, как почившую Матильду, потому что верёвки при ближайшем рассмотрении оказались сосисками. Килограмма два, не меньше.
– А это моя кошечка от удивления, она раньше никогда не видела столько сосисок сразу, – выпала я из остолбенения. – Кто ж тебе их на шею повесил, деточка?
– Папка, – шмыгнул ребёнок носом. – Меня в магазин послали, а я всё перепутала. Должна была купить пять килограммов картошки и три килограмма сосисок, а купила наоборот.
– А в магазине товар возврату или обмену не подлежит, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я.
– Ага. Денег у родителей и так нет, а ещё горошка надо. Сказали, выкручивайся как знаешь.
– И тебя заставляют носить такие тяжести?
– Я привыкшая, больше некому. У папки левая нога в гипсе, а у мамки правая, им до рождества в магазин прыгать. Ну, тётенька, ну купите, а. И сами наедитесь, и кошечку свою накормите до отвала.
– Да кошечка уже отвалилась… Сколько денег надо?
– Триста рублей.
Денег за непривлекательные с виду сосиски было жаль, но добросердечность взяла верх.
Зажав в рукавичке купюры, девочка убежала. Мне же ничего не оставалось, как за неимением пакета последовать её примеру и повесить колбасные изделия на шею. Всё-таки да, от детей одна докука.
Вскоре исходящий от меня аромат привлёк бродячую собаку. Поначалу она преследовала меня деликатно: лишь бежала рядом и просительно заглядывала в глаза. Но потом обнаглела, подпрыгнула и с жадным рыком вцепилась в крайнюю сосиску. А та же в плёнке, не откусывается, так дворняга и повисла.
– Стой, дура, дай почищу, подавишься ж!
Но голодная псина была не привередлива. Ловко стянув одну связку, она понеслась прочь. Извивающаяся по сугробам сосисочная змея вмиг скрылась в черноте дворов.
– Отлично, Матильда, – пробормотала я, на всякий случай наматывая оставшиеся сосиски на подобии шарфа-хомута. – Сначала нас с тобой развёл на деньги ребёнок, потом обворовала собака.
В прихожей Квартирант, обычно встречающий хозяйку флегматичным взором, на сей раз воззрился с опаской. Я уставилась в зеркало. Отразившееся действительно выглядело колоритно. Подмышкой кошка с ассиметрично посаженными пластмассовыми глазами, поверх пуховика – заиндевевшие сосиски. Просто городская сумасшедшая, выгуливающая по вечерам чучело.