– И кому же ты хочешь отомстить?
А вот теперь пора вспомнить все, чему тебя учил отец – сдержанность, настойчивость и невозмутимость.
– Повелитель, в моей стране очень серьезно относятся к нарушению границ сознания, – Антонин начал издалека, зная, как Темный Лорд любит обтекаемые просьбы. – Наказание тому, кто посмеет прикоснуться к чужим воспоминаниям – рабство до конца дней у того, на чье сознание преступник покусился.
Ну, может не рабство, а всего лишь двадцать пять лет тюрьмы, но ложь легла складно и звучала вполне правдоподобно на фоне расхожих в Англии стереотипов о жестокости волшебников Восточной Европы.
– Это справедливо, – Волдеморт кивнул.
– Вы, конечно, помните, Повелитель, нашу с Роули неудачную попытку захватить мальчишку Поттера. В тот день его грязнокровка вторглась в мой разум.
– Да, и полагаю, ты рад тому, что грязнокровка теперь получила по заслугам, – сказал Волдеморт.
Это был не вопрос, а утверждение, и оспаривать его (как и любое другое утверждение Темного лорда) было опасно. Но Антонин никогда ничего не боялся.
– Не сочтите за дерзость, Повелитель, но я не считаю, что грязнокровка наказана достаточно.
Волдеморт задержал на Долохове заинтересованный взгляд.
Антонин продолжил:
– Я был в Азкабане и уверен, что эта девчонка не протянет там и полугода, – улыбка тронула губы Темного Лорда. – Полгода – слишком мало, чтобы почувствовать себя отомщенным. Поэтому я хотел просить Вас о милости – позволить мне забрать грязнокровку себе, чтобы наказать ее так, как принято на моей Родине наказывать за такие злодеяния.
Темный Лорд пронзил Долохова нечитаемым взглядом, а потом повернулся к окну, всматриваясь вдаль.
Сердце бешено колотилось в груди, пока он напряженно вглядываться в лицо Повелителя. Согласится ли он исполнить его просьбу или бросит пыточное за дерзость? Если раньше, когда лицо Темного Лорда еще имело человеческие черты, можно было как-то предугадать его реакцию, то сейчас это был какой-то муляж из музея восковых фигур – никаких эмоций, просто бездушный слепок.
Медленно Волдеморт повернулся обратно к Антонину, и его шипящий голос как ножом разрезал звенящую тишину:
– Что ж. Полагаю, я должен поддерживать стремление моих соратников следовать традициям. В конце концов, именно традиции наших великих предков – это фундамент, на котором зиждется новый мир. Можешь забрать грязнокровку в пользование, но я хочу, чтобы, когда ты закончишь с ней, она была ликвидирована, – взгляд Темного лорда стал стальным. – Не подарена, не продана. Ликвидирована. Девка представляет опасность даже без магии, и если насчет тебя, Антонин, я уверен – ты сможешь держать грязнокровку в узде – то об остальных твоих товарищах, если она попадет к ним, увы, я такого сказать не могу.
– Конечно, Повелитель, – Долохов чуть склонил голову в учтивом поклоне. – Когда месть свершится, грязнокровка будет уничтожена.
Он аппарировал в Азкабан прямо из поместья Темного Лорда. Да, он знал, что нельзя просто взять и забрать грязнокровку – нужно пройти все круги ада со всеми этими бюрократическими процедурами. В самом деле, недоумевал он, Пожиратели захватили власть всего три недели назад и вроде бы должны были стать хозяевами жизни, и они, конечно, получили определенные привилегии в магическом сообществе, но эта ненавистная бюрократия не только никуда не исчезла, но уже успела запустить свои щупальца во все новые инициативы правительства.
Черт возьми, насколько раньше, когда они были вне закона, все было просто: хочешь убить пойманного предателя крови – швырнул Аваду и дело с концом. Но сейчас, когда они получили власть, вместе с ней пришла и куча обязанностей.
Антонин, конечно, понимал, что в глазах граждан любое действие нового правительства должно выглядеть законно, чтобы не спровоцировать бунт. И именно поэтому в Министерстве вели строгий учет всех пленных и рабов без хозяев, а любое действие требовало регистрации. Но этот гребаный Яксли со своей гребаной педантичностью иногда просто перегибал палку, и банальную казнь грязнокровок нужно было теперь заверять в стольких разных инстанциях, что иногда и вовсе пропадало желание их убивать.
Три долбанных недели – вот, сколько прошло со дня торгов.
Три долбанных недели он уже мог бы развлекаться с грязнокровкой.
Слишком много времени прошло впустую. Больше тратить его он не намерен. Сегодня он уйдет отсюда вместе с девчонкой. И если кто-то попробует остановить его сейчас – ему не поздоровится.
– Ну, здравствуй, куколка, – омерзительный приторный голос раздался из коридора, а потом решетка ее камеры, скрипнув, распахнулась, и сквозь проем внутрь прошел лысый коренастый мужчина в черно-синей мантии надзирателя. Гермиона помнила его – тот Пожиратель, который истязал Анджелину после битвы, он же пытался купить ее на торгах – Джагсон.
– Радуйся, грязнокровка, – продолжил он, присев на корточки перед сидящей на полу у стены Гермионой, – больше скучать тебе не придется. Отныне ты будешь развлекаться, как и все прочие шлюхи тут.
Мужчина приблизился к ней, и в этот момент Гермиона крепко обхватила пальцами лежащую под рукой железную тарелку и, что есть сил, полосонула острым краем по лицу Пожирателя. Он охнул и рухнул на пол, больше, вероятно, от шока, чем от боли. Определять масштабы нанесенного ущерба времени у нее не было, обыскивать слишком быстро приходящего в себя мужчину на предмет наличия палочки – тоже, поэтому Гермиона просто стремглав выбежала из камеры и рванула по коридору.
Она не знала, куда бежит и что будет делать, когда встретит кого-то из охранников (о дементорах и говорить нечего) – у нее нет палочки, нет даже какой-нибудь вилки, чтобы можно было ткнуть врага в горло. Но просто сидеть и ждать своей участи – это не по-гриффиндорски. Она – львица и будет бороться до последнего вздоха.
Она продолжала бежать, когда услышала, какой-то шум позади и обернулась, чтобы оценить свои шансы, как вдруг столкнулась с чем-то у поворота. Потом что-то сильно сдавило ее плечи, останавливая от падения назад.
– Как ты тут оказалась? – услышала она до боли знакомый хрипловатый голос и вскинула голову, чтобы посмотреть на говорящего.
Нет, нет, нет…
Вероятно от толчка, несколько темных прядей чуть вьющихся волос выпали из зачесанной назад и слегка приглаженной прически Долохова, что вместе с трехдневной щетиной создало образ опрятной небрежности. Его заинтересованные глаза оттенка морозного шоколада холодно смотрели в ее полные страха медовые.
Осунувшаяся и белая как снег – нормальный вид для заключенного Азкабана.
– Она здесь! Поймана!
Долохов поднял глаза на крик. Оповестив остальных, к ним подбегал охранник, судя по виду, совсем еще мальчишка. «Один из новобранцев, – заключил Антонин, оценив того скептическим взглядом. – Нашли кого охранником ставить. Идиоты».
Вдруг грязнокровка дернулась в его руках, и Долохов встряхнул ее, заставляя стоять спокойно. Он снова посмотрел ей в глаза и заметил, как страх, отчетливо читающийся там ранее, сменился чем-то другим. Болью? Нет. Отчаянием – девчонка поняла, что шанса на спасение нет. Неужели она и правда верила, что сможет сбежать отсюда? Хотя, с другой стороны, она смогла выбраться из камеры. На возникший у него следом вопрос тут же был найдет ответ – в коридоре появился Джагсон, лицо которого было в кровавых разводах, видимо, наспех вытертое рукавом мантии.
«Нормально так приложилась», – с усмешкой подумал Долохов, когда Джагсон подошел достаточно близко, чтобы можно было разглядеть шрам, рассекающий его лицо наискось.
– Долохов? Чего тебе тут надо? – резко бросил Джагсон, тяжело дыша, видимо, из-за того марафона, который устроила ему грязнокровка.
Его грязнокровка…
Внезапно тельце в руках Антонина едва ощутимо завибрировало. Грязнокровка задрожала в тот момент, когда раздался голос Джагсона. Честное слово, если этот мудак тронул ее целку, он снесет его мерзкую башку нахрен.