Антонин кивнул.
– Безусловно, Вы правы, Повелитель. Но, если позволите, я подумал, что покончить с ней в Рождество было бы весьма знаменательно. Скажем, прямо там, в Хогвартсе, на празднике.
Глаза Волдеморта удивленно округлились, а затем его лицо приобрело какое-то задумчиво-мечтательное выражение.
– Я хорошо помню, каким ты был, когда только присоединился к нам, – произнес он, после некоторого молчания. – Ты впечатлил меня своими исключительными способностями в столь юном возрасте. Еще я видел в тебе то, что всегда было и во мне – стремление постичь скрытые материи, понять саму суть магии. Я наблюдал, как ты вырос из неопытного юноши, порой излишне импульсивного, в рассудительного и сильного волшебника, создающего свои собственные удивительные заклинания. А с недавнего времени меня радует и твое умение мыслить самостоятельно, стратегически, а не просто выполнять приказы, – Темный Лорд сделал паузу, видимо, стремясь расставить акценты, чтобы сказанное звучало весомее, а затем продолжил: – И, я считаю, твои новые качества должны быть использованы в полной мере. Конечно, ты уже состоишь в такой значимой организации, как Совет законодателей, но, мне кажется, ты достоин занять и более высокий пост. В новом году мы подумаем, что можно сделать. – Антонин слегка улыбнулся, стремясь изобразить признательность Повелителю за его щедрость. – И да, твое предложение мне нравится. Это действительно будет ярким действом и, полагаю, повеселит многих гостей праздника.
Драко Малфой никогда не был смелым человеком. Именно поэтому рядом с ним постоянно были Крэбб и Гойл – эти два крупных увальня обеспечивали ему защиту в случае, если словесные перепалки, которые Драко так любил инициировать, перерастали в драку. Гибель отца, отстраненность матери и вообще весь этот «новый мир» сделали его другим человеком. Единственное, что стало его волновать – это жизнь мамы, а свои собственные здоровье и благополучие стали ему безразличны. И это делало его почти бесстрашным. Позже к списку людей, безопасность которых стала для него приоритетом, добавилась Луна Лавгуд. В самом начале ему казалось, что дело в пробудившейся совести из-за ребенка, которого Лавгуд носит под сердцем, но чем лучше он узнавал девушку, тем больше привязывался к ней, ее общество из вынужденного стало желанным, и в какой-то момент он уже не мог представить поместье без этой, казалось, живущей в своем собственном необычном мире блондинки. И он чувствовал, что это было взаимно.
– Может, мне все же пойти с тобой? – осторожно предложила Луна, вилкой ковыряясь в лимонном пироге, стоящем на столе перед ней.
Малфой отложил приборы и, опершись локтями о стол, сцепил пальцы в замок.
– Луна, я знаю, что ты не из пугливых и во время войны была в гуще событий, – произнес он, – но напомню, что сейчас ты не только за себя отвечаешь. А поскольку это и мой ребенок, я полагаю, что имею право голоса, – он заметил, как Луна легонько прикусила нижнюю губу. – И я вынужден настаивать на том, чтобы ты следовала оговоренному плану – завтра ровно в десять вечера вы с Уизли пересечете границу в составе венгерской дипломатической делегации, – он потянулся к ней и накрыл ладонью ее свободную руку, которую она напряженно сжала в кулак. – А я обещаю, что если все пройдет успешно, то я незамедлительно, прямо из Хогвартса отправлюсь за тобой, чтобы вернуть домой.
– Просто я… подумала…, – несмело начала Луна. – Тебе может понадобиться страховка.
– Не переживай об этом, – Драко мягко улыбнулся. – Страховок у нас предостаточно. Мы же будем не одни. На празднике будет много членов Сопротивления под видом авроров, спасибо Роули. К тому же, за нас целая толпа из представителей стран Магического альянса Восточной Европы. Они не подведут, будь уверена. В конце концов, не зря же я все это время разъезжал по миру, ведя переговоры. Знаешь, за рубежом людей, не принимающих режим Темного Лорда, намного больше, чем кажется поначалу. И они готовы помочь нам решить эту… хм, проблему, раз уж своими силами мы справиться не можем.
– Главное, отравляясь завтра в Хогвартс, помни, что там, в Венгрии, тебя буду ждать не я одна. Ребенку будет нужен его отец. Может, эти мысли удержат тебя от необоснованного риска.
Драко приложил руку к животу Луны.
– Я ни на секунду об этом не забуду.
Антонин скомкал бумагу и бросил ее в огонь. Какая это была попытка – пятая, шестая? Написать письмо родителям оказалось сложнее, чем он ожидал. Все потому, что ему было чертовски стыдно. Он не общался с ними тридцать лет. Он не был уверен, наслышаны ли они о совершенных им «подвигах», но решил, что именно в этом письме должен дать им понять, насколько все плохо, пусть это и шокирует их, зато он будет честен напоследок. И хотя он знал, что конкретно должен написать, слова упорно не хотели складываться в предложения.
Вдруг раздался стук в дверь.
– Войдите! – произнес Антонин.
Дверь приоткрывалась, и в кабинет вошла Гермиона, уже переодевшаяся в свою пижаму.
– Ты собираешься спать? – спросила она.
– Чуть позже, – улыбнувшись, ответил Антонин. – Должен закончить одно важное дело.
– Поделишься, какое именно?
– Я… пишу родителям… Точнее, пытаюсь написать вот уже почти два часа, – мужчина всмотрелся в камин, где догорали неудачные письма, – только выходит какая-то хрень.
Гермиона нахмурилась.
– Все же решил написать прощальное письмо? Я тоже написала несколько.
– Несколько… – проговорил Антонин. – Это впечатляет. Я одно никак вымучить не могу.
– А ты знаешь, что конкретно хочешь написать? – Гермиона пересекла комнату и подошла к столу, за которым сидел Антонин.
Мужчина неопределенно пожал плечами.
– В целом, да, – ответил он. – Но слова никак правильные подобрать не получается. Как ни пытался, выходит коряво.
Гермиона обогнула стол и, оказавшись позади мужчины, обняла его за шею, наклонилась и поцеловала его в щеку, а затем произнесла:
– А ты не думай о том, коряво выходит или нет. Ведь это письмо родителям, а не школьное эссе. В письмах близким имеет значение только искренность.
Антонин обхватил ладошку Гермионы и, поднеся ее к губам, оставил легкий поцелуй на тыльной стороне.
– Ты права, – произнес он. – Я попробую еще раз. Ложись в постель. Я скоро подойду.
– Хорошо, только не засиживайся. Завтра тяжелый день. Нужно выспаться.
Когда Гермиона закрыла за собой дверь, Антонин достал чистый лист бумаги.
Как там она сказала – плевать на корявость, важна лишь искренность? Что ж, приступим.
Он макнул перо в чернила и начал писать.
«Дорогие родители,
Не уверен, осталось ли у меня право называть вас так после стольких лет.
Мне искренне жаль, что я не написал вам раньше, но еще сильнее я сожалею, что за все это время так и не осмелился навестить вас.
Все потому, что мне невообразимо совестно смотреть вам в глаза.
Пятнадцать лет вы воспитывали меня, надеясь, что я вырасту достойным человеком, но я подвел вас. Я совершил множество скверных, даже жутких поступков, за которые, наверное, мне никогда не сыскать прощения. Я надеюсь завтра искупить хотя бы несколько своих грехов.
И даю вам слово, что, если судьба будет ко мне благосклонна (хотя я не знаю, чем мог бы эту благосклонность заслужить), я обязательно вернусь домой и расскажу все, как есть, ничего не тая.
Сейчас же я просто хочу, чтобы вы знали, что не проходило и дня, чтобы я не вспоминал вас, и что мой побег из дома не был попыткой сбежать от вас, а лишь способом найти свое предназначение.
В какой-то степени я его нашел.
Надеюсь на скорую встречу,
ваш Антонин».
– Не понимаю, почему портрет Снейпа должен тут висеть?
– Это традиция школы, – сквозь зубы процедил Амикус, бросив быстрый взгляд на розовое пятно, маячащее у портрета бывшего директора.