Она коротко кивнула на вопрос Кэрроу, но он лишь хохотнул и произнес:
– Нет, солнышко, я хочу, чтобы ты сказала это. Полным предложением. Итак, ты будешь послушной?
– Д-да… Я... буду послушной, – дрожащим голосом пролепетала Луна.
– Замечательно, – мужчина, к ее облегчению, убрал руку с внутренней стороны ее ноги, но лишь для того, чтобы потрепать ее по голове, как собаку. – Значит, мы подружимся.
Гермиона никогда не была одной их тех девушек, которые много времени уделяли уходу за собой. Она крайне редко использовала масла для тела, кондиционер для волос был скорее необходимостью (без него волосы постоянно спутывались и совершенно не расчесывались), а сидеть в ванне она никогда не любила, считая это пустой тратой времени, и предпочитала принимать душ.
Но сейчас, после всех этих недель, проведенных в холоде, голоде и грязи тюремной камеры, просто лежать в теплой воде, источающей едва уловимый запах лаванды и нектаринов, казалось настоящим блаженством.
Гермиона пыталась протестовать, когда эльфийка предприняла попытку помочь ей помыться, но когда та начала биться головой о край ванны, перечисляя все те ужасы, которые хозяин сделает с ней, если она не выполнит приказ, девушка сдалась. Около четверти часа она просидела в ванне, краснея с головы до пят, пока Руна делала свою работу.
Закончив, эльфийка наполнила ванну и ушла, наконец-то позволив Гермионе расслабиться.
Спустя, наверное, минут двадцать, Гермиона вылезла из просторной ванны лазурно-голубого оттенка и завернулась в большое махровое полотенце. На туалетном столике рядом с раковиной Руна оставила все, что могло понадобиться девушке, чтобы привести себя в порядок. По противоположной стене пола до потолка тянулось зеркало в золотистой раме. Гермиона подошла к нему и окинула внимательным взглядом фигуру в отражении.
Мда. Вид почти как у тех несчастных заключенных концлагерей, изображения которых она видела в книгах по истории из домашней библиотеки ее родителей. Гермиона всегда была худой, но сейчас худоба была явно болезненной. Щеки впалые, кожа цвета мела, плечи острее, чем обычно. Неудивительно, что Долохов так недовольно смотрел на нее – видимо, забирая ее из Азкабана, он ожидал, что получит в собственность что-то более приятное глазу.
Гермиона пробежалась взглядом по своему отражению вниз – на ногах уже начали потихоньку отрастать коротенькие волоски. Она не питала иллюзий относительно того, зачем ее купил Долохов. Она прекрасно осознавала, что поддержание презентабельного вида станет теперь ее ежедневной рутиной. Гермиона не хотела создавать комфорт Долохову, но также она понимала, что у него полно рычагов воздействия, у нее же – ни одной возможности сопротивляться. Магию подавлял ошейник, да и палочки у нее все равно нет. Впрочем, чтобы оказать на нее давление, ему и магия не нужна– он был в несколько раз сильнее физически. С какой стороны ни посмотри – шансы нулевые.
Лишний раз провоцировать Долохова на жестокость Гермиона не собиралась. Ее некогда неудержимый боевой дух подкосили сначала смерть друзей, а потом заключение в Азкабане. Наверное, у нее просто не хватало моральных сил на борьбу. Поэтому она подошла к туалетному столику, на котором Руна оставила различные уходовые мази и зелья и взяла в руки баночку с мазью для удаления волос.
В Хогвартсе Джинни отчаянно пыталась привить ей любовь к магическим косметическим средствам, но Гермиона так и не решилась использовать ни одно из них, оставшись верной проверенным маггловским методам.
Завершив процедуру, которая оказалась куда более терпимой и эффективной, чем маггловские восковые полоски, Гермиона осторожно открыла дверь ванной и выглянула наружу. Комната была пуста. Но Долохов мог появиться в любую минуту, поэтому она поспешила к платяному шкафу, чтобы подобрать себе какую-нибудь одежду.
Шкаф был таким же антикварным, как и все в спальне. Она провела рукой по резной створке. Было очевидно, что за мебелью давно не ухаживали: поверхность оказалась немного шершавой, кое-где облупился лак.
Интересно, кому раньше принадлежало это поместье?
Девушка открыла дверцы и обнаружила внутри целую коллекцию разнообразных по стилю и цвету платьев. Она провела рукой по тканям – в основном шёлк и лён, и немного шерсти.
И тут в голове Гермионы что-то щелкнуло. Что стало с владелицей этих платьев? Была ли она убита прямо в этой комнате? Мучилась ли она или смерть пришла быстро? Были ли у нее дети? Они тоже мертвы?
Поток вопросов, роящихся в голове Гермионы, прервал звук открывающейся двери, она резко обернулась – в комнату вошел Долохов.
– Как и все девушки, ты слишком долго собираешься, – с усмешкой сказал он. – Выбери себе уже что-нибудь.
Глаза Гермионы загорелись вызовом – впервые за эти три недели.
– Я не буду это надевать, – бросила она.
– Не твой стиль? – все также криво улыбаясь, произнес Долохов.
– Я не стану носить платья твоих жертв, – голос Гермионы дрогнул на последнем слове, но глаза по-прежнему сверкали яростным сопротивлением.
Мужчина на пару секунд замер, и эмоции на его лице стали стремительно меняться – удивление, грусть, и, наконец, злость. И если последнюю эмоцию она могла предугадать, то первые две стали неожиданным открытием.
Сделав черты лица еще более жесткими, чем обычно, злость никуда не исчезла, когда он, издав короткий смешок, произнес:
– Что ж, так даже лучше. Не придется возиться со всеми этими завязками и пуговицами, чтобы раздеть тебя.
Гермиона вздрогнула, ее кисть непроизвольно поднялась на уровень груди, и пальцы сомкнулась на крае полотенца, там, где был узел, фиксирующий его на теле. Она судорожно окинула взглядом комнату в поисках путей отступления.
Она не готова. Она думала, что готова, но теперь поняла, что ошибалась.
Долохов сделал шаг вперед, и Гермиона бросилась вправо, туда, где на тумбочке стояла небольшая, но, судя по виду, увесистая статуэтка. Мужчина рванул в том же направлении, но комната была довольно просторной, а он находился в другом ее конце, поэтому Гермиона успела добежать раньше и схватить статуэтку. Она резко развернулась и швырнула, оказавшуюся, похоже, мраморной, фигурку в подбегающего Долохова. Статуэтка определенно попала бы ему прямо в голову, если бы не щит Протего, который Долохов в последнюю секунду выставил перед собой невербально. Белая с темно-серыми прожилками фигурка ударилась о защитные чары и с глухим стуком упала на пол. Мужчина опустил глаза вниз, и, отшвырнув статуэтку ногой, снова шагнул к Гермионе.
Больше не найдя под рукой ничего, что можно было бы использовать как оружие, девушка запаниковала. Расстояние между ней и хоть и медленно, но неумолимо приближающимся Долоховым было уже сейчас слишком коротким – около трех метров. Это случится сейчас – он изнасилует ее, а она совсем беззащитна.
Как была беззащитна Тонкс перед теми зверями в Азкабане.
Когда перед глазами всплыло искаженное нечеловеческими страданиями лицо этой некогда веселой и энергичной молодой женщины, мысли Гермионы превратились в какой-то винегрет – картинки воспоминаний стремительно сменялись, спутываясь друг с другом и закручиваясь в жутких комбинациях.
Гермиона не раз испытывала страх за время странствий в поисках крестражей. Но то, что она увидела в камере напротив в ночь смерти Тонкс, было, без сомнения, самым ужасающим из ее воспоминаний. Те мужчины не просто хотели получить удовольствие. Они откровенно глумились и издевались над телом женщины, причиняя ей, судя по ее душераздирающим крикам, невыносимую боль. Они не применяли проклятий, но смогли превратить, казалось бы, обычные вещи в изощренные орудия пыток, с интересом наблюдая, насколько сможет растянуться женское влагалище, принимая в себя поочередно эти предметы, пока не порвется.