– Да, малышка, вот так, – сбивчиво проговорил Долохов.
Он сам уже был на пределе, а при виде Гермионы, которая, уже не сдерживаясь, стонала в голос, он распалялся еще сильнее.
Ее оргазм был настолько сильным, что в течение нескольких секунд перед глазами прыгали черные точки. Мышцы влагалища, сокращаясь, плотно обхватили член Долохова, и мужчина застонал, закатив глаза. Гермионе было так хорошо, что она почти не ощутила, как ненавистная ей вязкая субстанция растекается внутри.
Когда его член обмяк, Долохов покинул ее лоно и несколько секунд просто разглядывал распластанную перед ним девушку. Затем он прикоснулся к ее раскрасневшимся половым губам и мягко их раздвинул, приоткрывая вход шире. Вид ее возбужденного влагалища приводил его в неописуемый восторг. Девочка была такой искренней в своих чувствах, полностью открытой перед ним, пусть и против своей воли. Но это было так трогательно.
Он провел большим пальцем между нежных складок, размазывая тонкую струйку спермы, которую спазмами вытолкнули стенки влагалища. Сейчас ее маленькая дырочка, обрамленная набухшими половыми губами, напоминала ему экзотический фрукт.
– Знаешь, когда я был маленьким, моя няня пыталась привить мне любовь к фруктам. Получалось у нее не очень. Но, думаю, с твоей помощью я полюблю, как минимум, персики.
Гермиона закрыла глаза от охватившего ее сильнейшего стыда. Ее тело все еще слабо реагировало на прикосновения мужчины, потому что каждая мышца была в приятной истоме, обволакивающей ее всю.
– Ты мне нравишься такой – полностью раскрытой и истекающей соками, – проговорил Антонин. – Мы обязательно повторим эту позу снова.
Он провел рукой вдоль ее тела вверх, к груди. Шершавые пальцы мягко обогнули ореол соска и вдруг резко ущипнули торчащий сосок. Девушка тихо вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли, и распахнула глаза.
– Не закрывай глаза, лапонька, я хочу видеть тебя всю.
Когда оргазм окончательно отпустил ее, и Антонин почувствовал, как она обмякла в его руках, он произнес:
– Приведи себя в порядок и переоденься к вечеринке. У тебя есть час.
Антонин наклонился и указательным пальцем мягко стукнул ее по носу. Действие, которое он так часто повторял и которое Гермиона ненавидела. Она чувствовала себя в эти секунды каким-то выдрессированным домашним животным.
А может она им и была?
Антонин же, напротив, считал этот жест проявлением нежности. Он был в восхищении, когда грязнокровка пыталась ему противиться, словно разъяренная кошка, но, в конечном итоге, она была всего лишь юной неопытной девушкой, и ее попытки умиляли его, пробуждая не только сексуальное желание, но и стремление укрыть ее от всех опасностей этого мира. И даже если она не понимает сейчас, что он ее защитник, а вовсе не помешанный на сексе извращенец, которому нужно лишь ее тело, когда-нибудь она это осознает и будет с благодарностью отдаваться в его руки, в его полную власть.
– И если ты не хочешь повторить это рандеву, рекомендую исполнить мой приказ, – добавил он, встав на ноги и застегнув брюки. – Потому что, если ты опять убежишь, клянусь, грязнокровка, я забуду о приглашении Малфоя, затащу тебя в постель и будут трахать весь вечер, пока ты не вырубишься. И просто чтобы ты знала, лапонька, может я уже и не юнец, но я все еще могу больше одного раза в сутки.
Малфой Мэнор выглядел так же мрачно, как и в тот день, когда их с Гарри и Роном притащили сюда егеря. Преодолев защитные барьеры, они с Долоховым вошли в просторный холл. Несмотря на то, что снаружи поместье не изменилось, внутри они было совсем иным, чем помнила Гермиона.
Величественные белые колонны взмывали ввысь, удерживая небесно-голубой потолок, простирающийся над ними. Кое-где у стен стояли стулья на позолоченных ножках, рядом были миниатюрные столики, на которых красовались вазы с выглядывающими из них белыми розами. По всему холлу на постаментах располагались маленькие статуэтки и бюстики, напоминающие античные скульптуры в маггловских исторических музеях.
Они прибыли довольно рано, но в холле было уже немало народу. Каждого из гостей хозяин поместья приветствовал лично, стоя недалеко от входа. Гермиона отметила про себя, что Нарциссы нигде не было видно.
– Антонин, добро пожаловать! Рад, что ты смог выбраться, – Малфой пожал руку Долохову, а потом перевел взгляд на Гермиону. – Грейнджер, наконец-то ты именно там, где и должны быть такие как ты – рядом с хозяином.
Гермиона сильнее вцепилась в согнутую в локте руку Антонина, но все же нашла в себе силы ответить:
– Обычно агрессивным псам надевают намордник, чтобы никого не покусали. Но, я смотрю, твой Хозяин предпочел ограничиться лишь поводком, – она бросила взгляд на его левое предплечье, намекая на Метку, которая была скрыта под рубашкой. – Излишне длинным, как мне кажется. Весьма опрометчиво с его стороны.
Глаза Малфоя как-то странно блеснули, затем его губы расплылись в улыбке, и, посмотрев на Долохова, он произнес:
– Твоя львица уж больно сильно рычит, Антонин. Ты совсем ее не дрессируешь?
– Со мной она только мурлычет. Мне этого достаточно, – отозвался Долохов арктически холодным голосом. – Но ты не волнуйся, я не позволю ей тебя разорвать.
– Я знал, что без вас этот прием не был бы и вполовину таким веселым. Надеюсь, вечеринка принесет удовольствие, – Малфой ухмыльнулся и после секундной паузы добавил, посмотрев на Гермиону: – вам обоим.
Долохов кивнул и потянул Гермиону в сторону зала, откуда доносилась легкая музыка и голоса.
Гостевой зал поражал своими размерами, он казался бескрайним. Каждая деталь, начиная от массивных амфор в углах и заканчивая старинной мебелью – все в помещении ослепляло своей роскошью. Гостей в зале было немного, они стояли небольшими группками, и, судя по выражению лиц, вели скучную, но соответствующую этикету светскую беседу.
Взгляд Гермионы упал в дальний конец зала, и ее сердце замерло. На диванах у стены, украдкой переговариваясь, сидели Лаванда Браун и Чжоу Чанг.
– Тебе нужно учиться держать язык за зубами, – тихо проговорил Долохов, потянув ее к столу с закусками.
– Я не собираюсь терпеть его оскорбления, – также тихо ответила Гермиона, переведя взгляд на мужчину.
– У тебя нет выбора, – Долохов остановился и повернул Гермиону лицом себе. – Вы больше не в школе. Он чистокровный, а ты грязнокровка. Он выше тебя и по происхождению, и по положению в обществе. Я тебя разбаловал, но это не значит, что я позволю тебе делать все, что тебе вздумается.
Гермиона фыркнула. Вот значит, как он это видит? Разбаловал?
–Ты насилуешь меня каждый день, – со злостью прошептала девушка. – Ты для меня ничем не лучше Малфоя.
Она зашипела от боли, когда Долохов с силой схватил ее за волосы в районе затылка и, впившись взглядом в ее испуганные глаза, проговорил:
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, грязнокровка, когда сравниваешь меня с этим мелким садистом.
Он отпустил Гермиону, и она все же рискнула переспросить:
– Садистом?
Она неплохо знала Драко. И тот образ, который был у нее в голове, никоим образом не соотносился с образом бессердечного психа. В школе он был избалованным папенькиным сынком, который постоянно оскорблял ее из-за ее происхождения. Но несмотря на всю его к ней неприязнь, он никогда не применял к ней травмирующих проклятий и не поднимал на нее руки, даже когда она врезала ему тогда, на третьем курсе. Они с друзьями смеялись, частенько вспоминая, как трусливо тогда убегали слизеринцы, но позже она поняла, что он не дал ей сдачи не из страха, а лишь потому, что она была девчонкой. У него были какие-то принципы. Он просто не мог был садистом.
Долохов шумно выдохнул и ответил:
– Он за три недели двух рабынь извел.